Он очнулся, когда улицы Миэрина уже были залиты светом утреннего солнца, разбуженный болью, жаром и негромким монологом. Эурону стоило невероятных усилий не выдать себя, не пошевелиться и не взвыть от боли, но он стерпел, не двинул ни единым мускулом и прислушался. Слух улавливал лишь обрывки слов, сказанные недостаточно тихо, невнятные и неразборчивые, но Вороньему Глазу не было нужды слышать всё сказанное, чтобы понять, что задумала команда. В случае его смерти, нужно избавиться от дурной крови. Очевидно, правильно, пират бы и сам так поступил, будь он на их месте. Только вот он пока не умер.
Когда двое безъязыких покинули покои, Крагорн приблизился к кровати капитана, присел на стул и стал ждать его смерти. Зная подчинённого как облупленного, Грейджой не сомневался, что тот мог просидеть так часы, а потому шевельнулся, привлекая внимание, хрипло выдохнул, отреагировав на вспышку жара в лёгких, и открыл глаз. Только сейчас он понял, что повязка осталась на месте, – члены экипажа "Молчаливой" ни за что не позволили бы себе или другим снять её.
Встретившись взглядом с капитаном, Крагорн не дрогнул. Внешне, по крайней мере. Он не заговорил первым, зная, насколько Вороний Глаз ценил тишину и как наказывал её нарушителей. Вместо этого, он потянулся рукой к подушке Грейджоя, пытаясь её поправить. Цепкие пальцы пирата вцепились в запястье Крагорна, вкладывая остатки сил в попытку его остановить. Кожа, кончики пальцев, суставы – всё вспыхнуло невыносимой болью, но Эурон подавил её, подчинил себе и сдавил руку подчинённого сильнее, так, что та опасно захрустела. А может захрустели и его собственные пальцы, подумал пират.
– Пить… – Прохрипел пират, отпуская трубача. У него не было иллюзий по поводу своего внешнего вида – живой мертвец, в лучшем случае. Но он всё ещё оставался собой, и будет оставаться, до последнего часа. Это знал и Крагорн.
Он исчез из поля зрения капитана и явился уже с наполненной чашей. Вороний Глаз не глядя схватил её, приподнял голову, исключительно чтобы не захлебнуться сразу, и отпил. Несмотря на безвкусность напитка, глотку обожгла боль, пират зашёлся в ужасном кашле, перекинул чашу и бросил её к ногам трубача, одарив того злобным взглядом. Крагорн замешкал, беззвучно зашевелил губами, готовясь высказать свои опасения, но спустя мгновение всё же достал из-за пояса флягу, откупорил и неуверенно протянул её, поморщив нос от дурного запаха. Эурону этот запах был нипочём. Он знал, что колдовское вино не принесёт волшебного выздоровления, но выпить его было необходимо. Пирату нужно было понять, наступит ли смерть в скором времени, и знание это находилось всего в нескольких глотках от него.
Крагорн помог капитану сделать несколько глотков, затем, уже без протестов со стороны Грейджоя, поправил его подушку и покинул покои, не смея прерывать возможные видения. Теперь тишину в комнате нарушало только хриплое дыхание живого мертвеца. Страдая от лихорадки, обильно потея и пытаясь игнорировать все вторичные ощущения, Вороний Глаз уставился в потолок, ожидая видений. Время тянулось невыносимо медленно, духота наполняла комнату, мешала и без того тяжелому дыханию, а окружение совершенно не менялось. Вино не сработало, подвело его, прямо как и его вера в собственную значимость и избранность. Пламя в груди разгорелось и разожгло кожу, болезнь стремительно охватывала всё тело, пожирая его, словно неведомый паразит. Пытаясь порадовать лёгкие хоть каплей воздуха, Эурон поднялся с постели и вышел на освещаемый утренними лучами балкон. Опираясь о каменное ограждение, он вдохнул, глубоко, но вместо облегчения почувствовал, как лёгкие заполняются сажей и копотью, в один миг лишая последней возможности дышать. В охватившей его панике пират потерял контроль, забрался на ограду и, не мешкая, спрыгнул вниз, к основанию пирамиды, в надежде, что там его ждёт не верная погибель, а спасительная свежесть. Пролетая массивные этажи, Вороний Глаз наконец понял, как оплошал, и закричал в ужасе, но вместо крика из его пасти вырвался рёв, сотрясший основание Великой Пирамиды. Расправив крылья, взмахнув ими, он взлетел ввысь, и в несколько взмахов преодолел черту города, лишь мельком оглядев его. Гарпии с вершин пирамид ожили, и теперь без разбора терроризировали бывших рабов, господ и чужеземцев, пытаясь прогнать последних прочь или уничтожить всех до единого. Это сражение его не волновало, и он полетел дальше, к солнцу, в надежде, что найдёт ответ за горизонтом.

Он летел навстречу солнцу, сбегая от душных стен Миэрина, пока к городу с разных концов света приближались разнообразные чудовища – храккары, кентавры и сфинксы, иные гарпии, что летели на помощь своим сёстрам с моря, и существа, скрывавшиеся под водой, которых отсюда было не разглядеть. Свободный от боли и оков, он отдалялся от города дальше и дальше, оставляя за собой Гискар и Лхазар, всё дальше и дальше, за Асшай, к Краю Теней, где, по преданиям, всё ещё жили его братья и сёстры. Полёт длился дни, ночи, столь долго, что ему пришлось прикрыть глаза, вздремнуть и восполнить силы. Открыв их, он предстал перед стеной изо льда, тянущейся на сотни лиг на запад и восток. Не замечая его, на вершине стены нес свой дозор одинокий воин, стоя у витого старого рога высотою с человека. Меч в его ножнах пылал, как и кровь его, пылала так, что прожигала кожу, так, что боль, принесенная Эурону Драконьим Укротителем, казалась несущественной, неощутимой. Смотреть на него было неприятно, и он отвёл взгляд, сосредоточился на стене перед собой. Исполинское сооружение, укрытое слоем снега, показалось ему невероятно хрупким. Не борясь с наитием, он протянул ладонь, которая, казалось, стала размером со стену, стряхнул с холодного сооружения снег и заглянул под толщу льда. Под ней, медленно и неуклюже, проплывало никогда не виданное морское чудовище с сотнями щупалец и вдвое большим количеством кровоточащих глаз. Чудище не обращало внимания на наблюдателя, плывя себе, а тот отвёл взгляд, почувствовав, что дозорный сверху пришёл в движение. Углядел что-то там, на далёком севере, и потянулся к рогу – не тому, возле которого нёс свой дозор, а другому, висящему на поясе, весьма неприметному. Приложив губы к рогу, воин подул в него, и разнёсшийся по пустоши звук отозвался болью в груди Грейджоя. Как только долгий, протяжный вой прервался, тонкая трещина проявилась на стене рядом с ладонью Вороньего Глаза. Тот отпрянул, заметив, что чудовище подо льдом дрогнуло. Воин протрубил ещё раз, и трещина стала шире, мириады других побежали от неё по стене, расширяясь и рождая новые. Эурон попытался предупредить дозорного, но вместо слов изо рта раздалось только воронье карканье, да и его заглушил топот легиона мертвецов, доносящийся из-за спины. Завершая ритуал, дозорный протрубил в последний раз, стена рухнула, и морское чудовище бесформенной тушей вывалилось наземь, а за ним со стены хлынула толща воды, поглотившая всё на своём пути.

Очнувшись, он попытался отряхнуть перья, но тяжесть воды помешала ему шелохнуться. На дне морском, куда не достигал свет солнца, Утонувший Бог принимал дары от своих сыновей. Золото, серебро и драгоценности, ржавые клинки, секиры и молоты, кольчуги, латы, кожа и шелка, а также сохраняющее идеальный вид даже под напором моря вооружение из валирийской стали. Дети его, безобразные морские жители, подносили скарбы из затонувших кораблей к его ногам, и подводное божество скалило свои зелёные зубы в довольной улыбке. Длинные пальцы его босых ног опрокидывали сундуки, зарывались в золотые монеты, и покрытый плесенью король смеялся, а от смеха его содрогалось морское дно. Сыновья заглядывались на дары, оценивали их и завистливо поглядывали на тех, что принесли более богатый улов. Сидя на спинке трона, Ворон с отвращением глядел на процессию, не смея отвести взгляд, не смея привлечь к себе внимание Бога и его сыновей. Наконец, к престолу подплыла единственная дочь морского владыки, девица с русальим хвостом, зелеными грудями и рыбьим лицом. Глядя на отца, протянула она ему маленький мешочек. Братья стали высмеивать её, один даже попытался прогнать недостойную рыбёшку от святого места, но Утонувший Бог потянул к ней руку. Длинные когти подцепили мешочек, разрезали стягивающую его верёвку. На широкую ладонь гигантского божества высыпались дары из-за пределов его владений – плодородная чёрная земля, взращённая в этой земле пища и плоды деревьев, что тянутся ввысь, к чертогам Штормового бога. Зависть и восхищение братьев окутало единственную их сестру, а отец её без промедлений снял корону, воздевая её на голову новой королевы.
– Моя, моя! – Злобно, громогласно каркнул ворон, не сумев сдержаться, и морское дно содрогнулось вновь, а все взоры обратились в сторону птицы, такой чужой в этом чертоге. Спасаясь от смерти, он устремился ввысь, за пределы вод, туда, где щупальца морского народа не достигнут его. Тысячи тысяч лье навстречу солнцу.

Выпорхнув из моря, он взмахнул крыльями лишь раз, а затем камнем упал на песчаный берег. В груди уже не просто пылало – ворон ощущал, как в ней копошатся разнообразные морские создания. Пытаясь подняться, он сбросил потяжелевшие мокрые крылья, откашлялся, выплевывая мокриц, креветок и каракатиц – подарки Утонувшего Бога, не желавшего отпускать гостя с пустыми карманами. А когда поднялся и взглянул в сторону моря, то увидел перед собой улыбку. Его королева, прекраснейшая из всех, ждала короля совершенно нагая, и лишь золотая корона украшала её голову, отмечая её статус правительницы. Кристаллики соли, оставленные после его поцелуев, блестели в свете заходящего солнца на её губах, плечах и груди. Она была старше, чем там, в тронном зале, и совершенно не двигалась, ожидая, пока он, её король, приблизится сам, стоя по щиколотки в море, кажущемся кровавым под закатным светом. Зная, что уже не один, а оба его глаза стали Вороньими, кровавыми и чёрными, он приблизился к ней и взглянул вниз, на её руки, что прикрывали низ живота. На ладонях её лежала земля со дна моря, бесцветная, совершенно неплодородная, неспособная дать жизнь. Эурон накрыл её ладони своими, смахивая песок с её перепончатых пальцев обратно в море, вложил в её ладони другую, украденную у Утонувшего Бога почву. Когда кровавый прилив достиг её колен, Вороний Глаз убрал руки, и из почвы проклюнулись ростки. Склизкие, влажные щупальца обвили пальцы его королевы, прижимаясь к ним, словно желая ощутить тепло матери.

Когда Грейджой очнулся, солнце уже давно склонилось к закату. Он всё ещё ощущал себя разбитым, – большая часть тела ныла, в лёгких пылал пожар, рот и губы, казалось, и вовсе мумифицировались. Вино не подарило ему видения собственной смерти, но это мало что значило. Однако, к пирату вернулась уверенность в том, что он выживет. Он верил, что сможет подняться с постели самостоятельно и медленно, возможно, за дни, а может и за недели, придёт в норму. И он поднялся, спустя час, дрожа и едва не свалившись на пол у самой кровати, ещё какое-то время пытался вновь ощутить собственные занемевшие конечности, а затем, опираясь на любые попадающиеся под руку предметы, совершил прогулку до балкона. Не упал. Упади он сейчас, вряд ли бы смог подняться вновь, и уж это явно стало бы причиной неловкой атмосферы в покоях.
Миэрин встретил его не копотью и жаром, а прохладой и тишиной. Непривычной, зловещей тишиной, от которой у менее слабых духом шли мурашки по спине. Той, что заставляет суеверных селян закрывать поплотнее ставни и тушить все свечи в доме, чтобы демон или ещё какая-то неведомая тварь не решила вдруг зайти в гости. Драконы. Наверняка они вырвались на свободу, безошибочно решил Эурон, и ощутил горечь во рту. Это просчёт. Оставалось только догадываться, чем закончится его сватовство, а прямо сейчас… прямо сейчас был лишь один, весьма ненадёжный способ определить, сколь успешно повлияли его дары на благосклонность Бурерождённой. Отпустив косяк, в который он инстинктивно вцепился опоры ради, пират сделал несколько шагов наружу, облокотился о балкон и глянул вниз. На мгновение его охватила паника, внезапно всплывшее в памяти воспоминание о недавних грёзах, что уже частично утонули в нескончаемом вихре охвативших его размышлений.
Грейджой не сомневался в том, что каждый глоток "Вечерней Тени" делает его чуточку безумнее, путает мысли, оставляет свой собственный след в лабиринте, той неразборчивой форме, которую приняло его подсознание. Колдовское пойло играло с ним, время от времени даря ложное чувство бодрствования, прежде чем затянуть своего пленника в очередной поток повторяющихся видений. Ненужных, неправильных и возмутительно лживых.
Нет, холодный камень ограждения не превратился в волшебное чудовище и не поглотил его. Дракон вдруг не выпрыгнул ниоткуда с целью пожрать его, а под кожу не полезла стая мантикор. Приступ паранойи оказался ложным, и Вороний Глаз наклонился вперёд, пытаясь разглядеть разметки на стене пирамиды. Нижняя её часть утопала в ночной тени, и различить происходящее там и на улицах города было невозможно. Затем Грейджой глянул наверх, и его лицо озарилось улыбкой.
Прогулка на балкон повлияла на больного положительно. Боль в груди от каждого вздоха ощущалась не так остро, занемевшие из-за целого дня в постели конечности ощущались более естественно, и Эурон даже выпрямил спину, возвращаясь в свои покои, хоть и знал, что увидеть его сейчас некому. Впрочем, добравшись до середины комнаты, он осознал, что безумно устал, и сделал куда больше шагов на этом, обратном пути. Ничего, ему нужен был всего лишь сон. Крепкий сон, и утром он преодолеет хоть тысячу ступенек, но предстанет пред своею будущей королевой с прямой спиной и обезоруживающей улыбкой, которые не развеют сомнения Дейенерис в избранности и превосходстве стоящего перед нею человека над иными, что смели требовать её руки.
Грейджой вытер влажную от пота ладонь о столик, служащий ему опорой, а затем очертил в уме оставшийся путь до кровати. Он уже собрался сделать шаг, когда двери покоев отворились, и двое евнухов отмеренными, почти синхронными шагами вошли в покои прежде своей спасительницы. Разрушительница Цепей явилась в покои следом. Ни прямой осанки, ни валирийских доспехов, ни обезоруживающей улыбки. Перед ней стоял живой мертвец, ссутулившись, опираясь о столешницу, в одних штанах и глазной повязке, если её и вовсе можно было считать частью гардероба.
"Это до ужаса плохая шутка, Дейенерис Таргариен".
Ни один смертный, протрубивший в меня, жив не будет. Эурон медленно отпустил свою опору и переместил вес на обе ноги. Его синие губы изогнулись в улыбке, и пират коротко, приветственно кивнул.
– Ваша светлость. – Голос его прозвучал хрипло и слова почти обрывались, но Грейджой вложил все силы в то, чтобы продемонстрировать, что рад её визиту, несмотря на ситуацию.
Ни один смертный, протрубивший в меня, жив не будет.
Но он жил, и умирать совершенно точно не собирался.

По природе своей и происхождению Эурон знал, что, имея дела с особами венценосными, стоит придерживаться особых правил. И речь шла вовсе не об общепризнанных правилах вестероского этикета. Чашу терпения особ венценосных одновременно наполняли все подданные, чужеземные дипломаты и просители, члены семьи и даже домашние любимцы. И чаша эта, вне зависимости от того, вел ты беседу с её владетелем ранним утром или глубокой ночью, была постоянно наполнена почти до краев. Каждое слово, действие или же простой жест грозили стать той самой каплей, что вызовет немилость короля. Иль, в данном случае, королевы.
Грейджой предпочитал избегать любых контактов с правителями, хоть раз примерившими злополучный обруч, ведь дело каждый раз заканчивалось весьма скверно. И нынешнее его положение, похоже, лишь подтверждало закономерность.
Один лишь взгляд королевы драконов пробудил в пирате воспоминания о всех легендах, что окружали её и передавались из уст в уста за сотни миль от мест, которые она посещала. Знала ли эта девочка, что слывёт безжалостным, беспощадным чудовищем? Прибыв в Миэрин, Вороний Глаз в первую очередь убедился в правдивости истории прибытия в славный град новой правительницы. Он не осуждал её, напротив, оценил её решимость и для себя подтвердил, что она унаследовала кровь дракона как никто иной. Сейчас же Эурон сам рисковал стать целью королевского правосудия. И даже имея на руках определенные доказательства благосклонности Дейенерис, где-то глубоко внутри он почувствовал, как медленно затягивается невидимая нить на шее. И это ощущение раздразнило и взбудоражило его кровь.
Евнухов, что спешно покинули комнату после жеста королевы, Грейджой проигнорировал, предпочтя уделить внимание внешнему виду своей гостьи. Та, похоже, любила приковывать к себе взгляды. Любовь к вычурному внешнему виду, похоже, была одной из немногих черт, что мать драконов делила со своим будущим женихом. Черта, по вине которой доспехи из валирийской стали, возможно, единственные в своём роде дожившие до нынешних времён, не отправились в качестве побрякушек под ноги королевы вместе с остальным скарбом.
Он не двинулся, когда последняя Таргариен заговорила, не ответил на вопрос о самочувствии. Отчасти, потому как понял, что ответа она не требовала и не ждала, частично же по причине того, что оказался застигнут врасплох её прибытием. Пока она говорила, Грейджой не двинул и мускулом, терпеливо дожидаясь, выслушивая все вопросы и догадываясь о причине её визита прямо сейчас, сегодня, в этот самый момент. Конечно, у него не было причин не доверять своей будущей королеве. Не было причин утверждать, что она явилась затем, чтобы не дать гостю придумать более-менее убедительное оправдание своего фиаско. Но будь на её месте он, поступил бы так же, и именно по этой причине. И тем не менее, он был лишь разбойником, пиратом, пусть и благородного имени, и уж точно не мыслил так, как мыслят особы венценосные. Потому, когда она снова поравнялась с ним, Эурон одарил её доброжелательным взглядом. Достаточным, чтобы не оборвать терпение юной правительницы.
– И, тем не менее, я жив, Ваше величество. – С вызовом ответил он Дейенерис, отталкиваясь носком и делая шаг вперёд. Движение получилось неуклюжим, неубедительным, и вряд ли испугало бы королеву, реши она, что пират собирается покуситься на её жизнь. Миновав гостью, он прошёл к своей койке, медленно и тяжело опустился на неё, даже не подумав спросить разрешения. Тяжелая, незримая капля беззвучно опустилась в чашу.
– Вы… хорошо знаете высокий валирийский. Уверен, вы сумели прочесть обе надписи на роге. – Разговор всё ещё давался с трудом. Грейджой глотал слоги, едва не закашлялся, но, тем не менее, подбирал слова тщательно. – Я тоже знаю, о чем они гласят. Я… видел, что случается с теми, кто трубит в этот рог. Ни один смертный, протрубивший в него, жив не будет. И я уж точно не отношусь к бессмертным.
"Пока".
Образ королевы, стоящей перед ним, слегка помутился, исказился, и Эурон, почувствовав жажду, нервно огляделся в поисках сосуда с водой, углядев один за спиной, на дальней полке. Вода показалась ему мутной, синеватой, и пират, поняв, что подсознание вновь играет с ним, быстро отказался от идеи утолить свою жажду, и продолжил, медленней, не подавляя хрипотцы в голосе.
– Возможно, это и стало причиной. Магия, столь древняя, что видела живой и процветающей саму Валирию, наверняка востребует кровавую жертву в уплату. И, если бы Вы позволили попробовать вновь… разрешили бы моему трубачу раскалить рог до предела, тогда, я уверен, Вы увидели бы, что он таит в себе. В конце концов…
Найдя в себе силы, Грейджой поднялся и медленно приблизился к сребровласой королеве. Мягко, едва касаясь и давая гостье возможность вырваться в любой момент, пират подхватил её ладошку и заглянул в фиалковые глаза.
– Ваши дети являются ключом к достижению ваших целей, какими бы они ни были. Они не должны проявлять неповиновения той, что подарила им жизнь. Позвольте Крагорну протрубить в рог. И, когда он издаст последний вздох, драконы склонят перед вами головы.

[indent] Всё пошло совершенно не так, как задумывал Эурон, и это его, без сомнения, злило: он привык брать всё, что хочет, без всякой оглядки на что бы то ни было. Кровавые жертвы, грабёж и насилие — паруса его флота буквально пропитаны жестокостью, смертью и ужасом. Щупальца чёрного кракена рвали добычу, выпуская кишки, языки вырывая.
[indent] Шлейф его — истерзанные трупы с вынутыми душами. Это было не для богов — для безбожника. Он потешался над всеми, кто в бреднях людских наделён высшей силою, при том же — себя мнил таковым, всемогущим.
[indent] Случившееся в его планы не входило, разумеется: Валирия попыталась убить его снова, но не смогла. Что, вне всяких сомнений, доказывало, насколько необычным был Вороний глаз. Он избран. И драконьей королеве следовало бы говорить с ним с большим почтением: смерть не только её не берёт. Но пусть не надеется, что её показное безразличие впечатлит Эурона Грейджоя. Чего он, строптивых девок не видал?
[indent] Всё одно — орут под ним, как резаные. Может, впрочем, бывало не «как».

[indent] На провокацию он, конечно, не станет вестись. Чувствовал Грейджой себя весьма паршиво, а потому был не слишком расположен любоваться красотой Дейнерис, что могла бы смягчить её дерзость. «Бесполезно и зря,» — усмешку Эурон сдержал, но про себя, естественно, отметил — драконы свою мать и прежде не слушались. Другой разговор, что теперь всё стало ещё хуже, и вот в этом ничего смешного не было. Пират злился, потому что не мог найти причины, но королеве с фиалковыми глазами о том знать вовсе не нужно. Позже мужчина пошлёт за тремя колдунами.
[indent] Они расскажут, что произошло.

[indent] Жертвовать своей жизнью — серьёзно? Мужчина чуть не расхохотался: такой глупости от него ждать уж точно не стоит. Если многие, беря в руки оружие, знали, что могут погибнуть, то Грейджой, по всей видимости, не так, чтобы это допускал. Эурон сам был смертью, погибелью — монстром. Силясь улыбнуться, он легко кивает Королеве.
[indent] У неё очень нежные, гладкие руки. Кажется, неверный жест — и сломаются. Но он не затем вовсе здесь, чтобы вред причинить, а напротив. Им будет выгоден союз — обоим. А Эурон, к тому же, получит в жёны диковинную красавицу, последнюю Таргариен и впридачу — Железный трон. — Ваше величество, мне довелось повидать в жизни страшные вещи, ужасные, жуткие, но ничто не было хотя бы вполовину так прекрасно, как драконы, — о страхе напрямую Эурон не говорит: к чему это?
[indent] Не хватало ещё прослыть трусом.

[indent] А о бесстрашии рассуждать всегда глупо. Грейджой, бесспорно, очень храбрый человек, отчаянный, самоуверенный, и всё же — умный. Другой бы не вернулся из Валирии живым. — Ваши цели — мои, — слова громкие, но — безусловно правдивые. — О вашей красоте и силе будут ходить легенды, когда Железный трон падёт под нашим натиском, — подозревала ли Дейнерис его в чём-то? Эурону казалось, что вряд ли: он уже едва жизни не отдал, чтоб дать ей власть над драконами. — Что касается рога, не смею судить вперёд вас, и всё же — Вы заперли драконов в подземелье, и это было правильно: они сильны, огромны. Рог должен помочь Вам подчинить их своей воле, — Грейджой не сомневался в магической природе рога, найденного на берегах Валирии.
[indent] Как не сомневался и в том, что Бурерождённой нужна эта магия. — Я же могу дать Вам не только рог, — мужчина несколько раз кашлянул. — Королева, в Вашей армии есть Безупречные. Не мне говорить Вам, на что они способны, но вот плавать — они не умеют. И дабы Вы могли забрать трон своего отца, принадлежащий Вашему величеству по праву, я готов дать вам Железный флот, — в Семи королевствах наверняка не боялись Дейнерис: без кораблей она не могла бы прибыть в Вестерос.
[indent] Но теперь времена изменились: в союзе с чёрным кракеном она придёт.

[nick]Euron Greyjoy[/nick][status]безбожник[/status][icon]https://68.media.tumblr.com/37530a034f153dd7a7ccf41918558290/tumblr_n3y0vnYkW81ty3jr8o2_1280.jpg[/icon][sign]  [/sign]