Рас-стояние: версты, дали...
Нас расклеили, распаяли,
В две руки развели, распяв,
И не знали, что это — сплав.
Одинокий волк гибнет, но стая живет — так говорил их отец, так говорили на Севере, но стаи давно не осталось — интригами и войной ее разметало по Семи королевствам, а они, одинокие, потерянные волчата, все еще были живы. И даже — чужими стараниями — смогли встретиться. Это казалось невероятным. Это было настоящим чудом.
Между ними не было ни слез радости, ни восторженных громких слов, ни беспечной болтовни, но этого и не было нужно; их взгляды, взволнованные, старательно искавшие друг в друге отражение всего, что за эту бездну времени произошло, их крепко сжатые руки и осторожный шепот говорили гораздо больше.
Кто бы год назад мог подумать, что сестры Старк будут цепляться друг за друга, будто за последнюю надежду в мире — мелькнувший огонек среди зимней, сыплющей снегом ночи. Они всегда были разными, как ночь и день, луна и солнце, они обижали друг друга и, казалось, никогда не смогут друг друга понять, но сейчас все их разногласия, все, что когда-то Сансу так раздражало в сестре, все, что казалось ей таким постыдным и недостойным леди в ее поведении, теперь не имело значения. Главное, она была жива, и Санса могла ее обнять, почувствовать тепло ее тела, чтобы увериться — все это ей не снится.
Но неужели ради такой минуты близости и мира нужно было разрушить, отнять все, что у них было?
По трущобам земных широт
Рассовали нас как сирот.
«Много где» — отвечает младшая Старк, и, боги, как много в этих словах той самой Арьи, которая умела подружиться со всяким — с конюхом, слугой или сыном мясника, — которая пропадала неизвестно где целыми днями, пока свита короля и его нового Десницы совершали медленное, тряское путешествие по Королевскому тракту, и не боялась ни разбойников, ни топей; той Арьи, которая из своих путешествий возвращалась в синяках, ссадинах и грязи, и приносила с собой полевые цветы, которых никогда не видела раньше Санса и которые не всегда были безобидны; той, которая после переловила в Красном замке всех кошек.
— Я... я не знаю, — едва слышно выдыхает Санса, округлив глаза, и испуганно оглядывается. Она могла бы рассказать Арье обо всех, кто обещал ей помощь — и о Донтосе, и о Мизинце, и о дорнийцах, — но это все еще была Королевская гавань, пусть и не Красный замок, и Санса боялась, что любое слово может их погубить. Мысли проносятся в голове так быстро, разум напоминает, что нужно молчать и хранить все свои секреты, а времени у них, наверное, мало, и нельзя тратить его на глупые паузы. Это заставляет Сансу едва ли не паниковать.
— Принц Оберин пригласил меня и лорда Тириона погостить в Дорне, — сделав вид, что вновь обнимает сестру, Санса торопливо шепчет у самого уха, чтобы различить слова могла только Арья, и все же ей не хватает смелости говорить об обещанном побеге откровенно, и старшая Старк молит богов, чтобы Арья догадалась, что она в самом деле имела в виду. — Он и леди Эллария обещали меня защитить. У меня нет друзей в Королевской гавани, — и надеяться больше ей не на кого. — А ты?.. — она отстраняется, и в ее глазах, синих, как речные воды, вопросов гораздо больше: ты останешься здесь? или уйдешь? куда ты уйдешь? мы сможем еще увидеться? как много у нас времени сейчас?
Меньше всего Санса хочет потерять сестру вновь, но слишком хорошо понимает: в столице ей не место. Арье нельзя здесь оставаться, иначе Серсея и Джоффри замучают ее до смерти, они будут мстить ей и за раненую так давно руку принца, и за сбежавшую Нимерию, и за то, что ей удалось скрыться, и за победы Робба, и за то, что Цареубийца вернулся в гавань одноруким. А ее, Сансу, конечно же, заставят смотреть.