Game of Thrones ∙ Bona Mente |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Game of Thrones ∙ Bona Mente » Песнь о Зимней розе » я буду искать тебя всюду до самой смерти
1. Участники эпизода в порядке очереди написания постов: Кейтилин Талли и Эддард Старк
2. Хронологические рамки: 282 после В.Э.
3. Место действия: Риверран
4. Время суток, погода: позднее утро
5. Общее описание эпизода: Брак по политическим причинам – обычное дело, потому что хороший лорд не женится по любви.
Отредактировано Eddard Stark (2015-09-09 17:26:05)
In my symbolised world I'm a beautiful girl,
In my house on the hill there is room for you still.
[SGN]и для ума внимательного нет границы — там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, — и не кончается строка[/SGN][NIC]Catelyn Tully[/NIC]
[AVA]http://s6.uploads.ru/KGIR7.png[/AVA]
Боле десяти лун сменило друг друга со дня, когда мейстеры объявили о возрождении весны, и духом воспряли все люди Семи Королевств от мала до велика, от лорда до пастуха, но трещинами пошли надежды на скорое тепло, стоило запеть проливным дождям свои невеселые песни. День за днем проходил в ожидании, когда же небо утрет слезы и улыбнется людям с высоты своего величия, но молитвы пошли ко дну под тяжестью прибывавшей воды. Возвестили тогда мейстеры о том, что долгожданная весна, чьи светлые босые ножки пустились в пляс по холодом обожженной земле, оказалась не спасительницей, но шарлатанкой.
И решено было прозвать ее ложной.
Пошли дожди, да не просто пошли, а побежали волками, кинулись терзать беззащитные земли. Кап, кап, кап – вода выходила из берегов, но неумолимое небо все продолжало выжимать свои черные облака на тронутые зеленью берега Трезубца, что с каждым днем все пух и полнел, все меньше становясь рекой и все больше морем.
В один из таких невыносимо сырых и холодных дней в Риверран угольный ворон принес мрачные вести: в столице Семи Королевств, в жадной до крови Королевской Гавани, был казнен по обвинению в измене Брандон Старк.
***
Весь Риверран скорбел о гибели Хранителя Севера и его старшего сына, которому в жены была обещана старшая дочь Хостера Талли. И ей сочувствовали, конечно, особенно. В те дни Кейтилин Талли ловила на себе сочувствующие, жалостливые взгляды, она была вроде как на особых правах, на правах полу-вдовы, которой сострадает вся речная земля от Переправы до Божьего ока, и сперва ей это нужно было как рыбе вода, ибо так уж распорядились Боги, что горе упало не на всю семью Талли, а лишь на нее. Смерть старших детей и леди Риверрана Талли переживали вместе, но сейчас вся тяжесть горя смолой стекла на старшую дочь и черной скорбью перепачкала ее всю, изничтожив нежное оперение ее свадебного платья, что предстояло вскоре надеть, если бы только…
Лишь с содроганием Кейтилин могла вспоминать, как отец известил ее о гибели жениха, и вот ведь загадка: она неустанно молилась ночью и днем о возвращении Брандона Старка, но, когда в тот день отец ее вызвал к себе, ноги и руки оказались ненадежными друзьями и предательски задрожали. Она увидела лицо отца и поняла все еще раньше, чем он успел ей что-то сказать; душа ее вся сжалась, готовясь к удару, и оцепенела, когда жестокие слова были произнесены. Она не смогла ничего вымолвить в ответ, но, кажется, этого отец и не ждал. Он продолжал, говорил какие-то ничего не значащие слова поддержки, слова, которыми уже ничего не изменить, а после, тяжело вздохнув, сообщил дочери еще одну весть: она должна была выйти за Эддарда Старка.
Болью свело ей сердце, и она и думать забыла о том, что, по старой традиции, теперь она нерушимыми узами связана с братом ее покойного жениха. Сперва ей хотелось вымолить у отца спасение и избежать брака с тем, кого она даже не видела. Как можно! Как можно так предать память Брандона и сразу… Неприятие и обида загустились внутри Кейтилин, но язык отчего-то не слушался и не произносил слов, готовых сорваться с ее языка и кинуться в бой, чтобы отстоять свою свободу от того, кто по каким-то глупым традициям отныне имеет на нее права.
Отказаться, сбежать, уйти в Молчаливые сестры – столько разных решений ей выстрелили в сердце, но каждое из них она отбросила еще скорее, чем вообще придумала. Сердечное море билось о скалы ее ребер, разбивалось на тысячи крошечных кровавых капель и вновь покорно уходило внутрь, чтобы спустя всего мгновение с яростным грохотом вновь ударить о камень скелетной действительности и вновь пережить эту страшную боль. Снова и снова, Кейтилин повторяла про себя, что Брандон мертв, и теперь ей положено выйти за его младшего брата, но многократное повторение не притупляло боли, напротив, доводило ее до предела, и, наконец, когда отец закончил с ней говорить и, кажется, – точно она уже и не помнила – обнял ее за плечи, душа ее была доведена до точки кипения, и из синих глаз побежали реки скорби.
Однако ей сказали, что она держалась с достоинством. Отец пытался чем-то неловко утешить, говоря о матери, а Лиза и Эдмар суетились рядом в попытке утешить, но никто из них не смог остановить кровотечения души из рваной раны, и Кейтилин полночи проворочалась без сна под торжественный бой дождя за окном, а когда пропели первые петухи, она с трудом сумела вогнать себя в сон на каких-то пару минут, после чего от кошмаров проснулась. Так повторялось несколько раз, пока она не решила, что сон, увы, не стал меньшим из зол, и наедине с собой ей только хуже. Был бы рядом хоть кто-нибудь.
Настоящим утешением стал для нее дядя Бринден, к которому она, как и остальные дети Хостера Талли, привыкла приходить в минуты страдания или сомнения, только в этот раз ей не пришлось просить его о помощи – он пришел сам. Сейчас уже и не вспомнить, что он сказал, но после этого разговор жар трагедии вдруг начал спадать, и Кейтилин почувствовала первое облегчение.
***
Когда первая буря улеглась, успокоилась, наступило безысходное безветрие, оказавшееся испытанием еще большим, чем ярость и отчаяние. Ей было страшно, одиноко, пусто и – холодно. Она часто просыпалась по ночам, без криков, без страшных снов, просто открывала глаза и долго смотрела наверх, а потом поднималась, подступала к окну и долго глядела, как переполняясь небесными слезами, Трезубец расходится по земле. Казалось, еще немного – и весь мир станет Трезубцем, весь мир станет одной большой слезой, на краешке которой останется камешек какого-то замка, в котором пытались сберечь последнее тепло. И зима никогда не настанет, а стало быть, и весна, и лето тоже останутся под водой. Все станет осенью, мглистой и пасмурной. Что ж, может, так лучше, чем ждать лета и обмануться в своем доверии. Много ли дней миновало с того удара по сердцу, когда черные вести капнули с губ ее отца? Может, и много. Скорее всего, много. Они ничем не отличались друг от друга, пустые и скорбные, Кейтилин проводила их в одиночестве или с сестрой и братом. Их неразнообразный досуг приносил ей мало радости, и даже знамена, что с каждым днем загорались подле Риверрана, не разбавляли серости тянувшихся дней. «Кет, я вижу знамена лорда Уэнса», – говорила Лиза, глядя в окно, но Кейтилин даже не отвечала им. «Это Бракены!» – воскликнул однажды Эдмар почти у Кейтилин над ухом, и она с раздражением ответила ему, что не настолько это ей интересно, чтобы так орать об этом. Гостей приветствовала леди Риверрана достойно, но скупо и равнодушно, будто ее они вовсе не волновали. Впрочем, они действительно ее не волновали. И в горе оставаясь хорошей хозяйкой, Кейтилин не забывала ни о вежливости, ни о радушии, но искренней радости не встречали гости Риверрана в синих глазах леди Талли. Ну и пусть. Ей было все равно.
Рысью к ее дому подбиралась война, а она думала только о себе и своем горе, по ночам вспоминая крепкие руки Брандона, его холодные глаза, его низкий голос и раскатистый смех. Все это забрали у нее Боги, но она не роптала, не проклинала Небеса – ничего подобного, только пыталась крохи весенних мгновений упрятать в ларец души и запомнить на всю жизнь, все возвращалась к каким-то их беседам, все воскрешала в памяти его лицо, все отказывалась признать, что Брандон ей не достанется, что Брандона вообще больше нет, и только его голова, наверное, венчает одну из острых пик Красного замка, но если думать об этом слишком много, может замутить.
А однажды она стояла рядом с Лизой, пока та примеряла подвенечное платье, и вдруг как нельзя остро почувствовала, что если она себя схоронит в этом горе, то мир вопреки ее меланхолическим настроениям вовсе не обратится в одну большую слезу, а продолжит существовать, пока она, старшая дочь Хостера Талли, уложит себя лопатками на дно отчаяния и скорби. И вдруг ей стало еще страшнее прежнего. Страшнее от понимания, что ни одна из смертей на земле не ставит палки в колеса прочим жизням, а потому однажды все они умрут, но мир продолжит существовать. И если отказаться жить уже сейчас…
***
Северяне приехали поздней ночью. Кейтилин тщетно пыталась дождаться своего жениха, встреча с которым ее пугала и будоражила, но день подготовки к свадьбе оказался настолько утомительным, что девочка не выдержала и, вопреки свои обещаниям не уснуть, утонула во сне. Без сновидений. А утро пришло так скоро, что ей показалось, будто она всего на мгновение, крохотное, как зернышко яблока, мгновение, прикрыла глаза, а когда вновь распахнула, оказалось, что утро языком слизнуло луну, и уже давно рассвело. Кейтилин в одну секунду поднялась с постели, чувствуя, как сердце тянет вниз от волнения, и бросилась к окну, чтобы узреть, как лагерь под стенами Риверрана стал больше, в тысячи раз больше, и люди все прибывали, и прибывали. Люди. Ее люди. Странная улыбка заискрилась на ее лице, но она одернула сама себя, вспомнив о Брандоне, после гибели которого ей казалось неправильным улыбаться вообще когда-либо.
Снежинками летали служанки вокруг Кейтилин и Лизы, но эта праздничная лихорадка лишь ненадолго сбивала их печаль и тревогу. Их пытались приободрить, как могли, и все же обе они выглядели скорее потерянными, чем радостными, но стоило им обеим не без помощи служанок надеть платья и посмотреть на себя в зеркало, как горделивые и довольные улыбки воцарились на их светлых лицах. Женщины, что с них взять.
В землях Талли не в почете причудливость высоких причесок, пышность богатых одеяний и пестрых красок, как то принято у южанок, впрочем, совершенная простота и предпочтение удобства красоте, как то было у северянок, тоже чужды Речным землям; долгие реки диктовали текучесть форм и в моде, а потому леди Риверрана и других замков предпочитали волосы свои волнами распускать по плечам, лишь слегка собирая их сзади, или же струями-косами тянуть к земле, и носить строгие платья с длинными рукавами нежных, акварельных цветов. Традициям своих земель Кейтилин и Лиза Талли не изменяли; наряды их лишь слегка отличались друг от друга, и лишь вышивка на рукавах выдавала каждое из них. Кейтилин любила свое платье. Она сшила его сама. И сейчас, что и говорить, даже оторваться от своего отражения не могла. Нет, серьезно, не могла. С пару секунд она стояла и со смущенной, но довольной улыбкой разглядывала себя в отражении, думая о том, что она красивая, очень красивая. И Лиза тоже, но она все-таки краше сестры. Неуверенное предвкушение счастья осторожно легло ей на сердце. Может, все это не так уж и плохо?..
Сомнения вновь накинулись на Кейтилин, когда за ней пришел отец, нежно поцеловал и взял под руку, чтобы отвести в септу и передать ее в руки Богов и супруга. Она волновалась, и твердая рука отца оказалась спасательным канатом для ее утопающего в страхе сердца. Что-то хотелось спросить, что-то сказать, чего-то попросить, но вязкие слова застряли в горле и не сумели выйти наружу.
Дорога до септы была так же длинна, как русло Риверрана; сердце ланью бежало от бегущей следом тревоги, а ноги не поспевали следом и чуть дрожали, так и норовя оставить на смех толпе новые, еще не разношенные и ужасно тугие туфли. Светлое платье легонько шуршало, как шепчут легкие речные волны, и этот странный звук чуть успокаивал риверранскую дочь, с каждым шагом приближавшей себя к ждущему ее в септе северному волку. Распахнутые двери септы манили и отталкивали Кейтилин, трепетавшую так сильно, что отец покрепче взял дочь, словно боясь, что еще мгновение, и она рухнет без сознания. Еще шаг и еще – уже почти. Душно. Нога едва не выскочила из дурацкой туфли. Еще чуть-чуть. Это он, это уже он? Беспокойное сердце. Ну какой, ну какой же ты, Эддард Старк? О, отец, не оставляй меня.
И все-таки он оставил. Отпустил руку Кейтилин, и та продолжила подниматься к жениху сама, силясь разглядеть его сквозь пену своего покрывала, а, когда поднялась, откинула его сама, приблизилась к септону и Эддарду Старку, глядя на него со смесью разочарования и смущения, неуверенно дернула уголками губ в попытке улыбнуться и после потупила взор.
Септон запел свою молитву.
Нед Старк родился от семени лорда Винтерфелла и Хранителя Севера, и кровь проявила себя, когда ворон принес свои вести; впрочем, кровь – не слишком подходящее слово, не кровь, но холодная вода текла по венам среднего сына Рикарда Старка, по крайней мере, такая пробежала по Долине молва, ибо он не выказал горя. Куда простому люду понять, что горе – это роскошь; оплакивать близких имеет право лишь тот, на ком не лежит ответственность сюзерена, отвечающего за свой народ перед ликами старых богов.
Север – единственное, что имеет значение.
Схоронив отца и брата в своей душе, он стремительно повзрослел. Друг, почти брат, утверждал, что Нед никогда и не был молодым, но это, конечно, неправда. Пусть радости, обвивающие, словно хедера, лестницу юношества, его не коснулись: он не стремился к выпивке и не знал плотских утех в объятьях женщины, – однако все эти годы он также не знал бремени лорда. Стоило испить из этой чаши, и юность с ним распрощалась, и запах лета сгинул бесследно, как будто он летом и не пах никогда. Он не позволил страху взять вверх, и обрушившаяся власть его не сковала, и все же он изменился: тяжесть окутала душу и опустилась на дно его глаз.
***
Долина – Персты – Три Сестры – Белая Гавань – Винтерфелл – Риверран. Глаза закрывались от усталости и мерного покачивания лодки, должно быть, он все же уснул, потому что вздрогнул от скрипа: то широкая арка Водяных ворот, внезапно вынырнувшая из темноты, медленно ползла вверх. Гребцы налегли на весла, и ржавые капли, соскочившие с нижних шипов, разбились о деревянное дно. По спине пробежал холодок. На мгновенье тьма окутала со всех сторон, но как только впереди забрезжил мерцающий свет факелов, рассеялась, и они оказались под затянутым тучами небом. С причальной лестницы донеслись тихие голоса. Трое риверранских воинов спрыгнули в воду и подтянули лодки к берегу длинными баграми. Нед коротко поблагодарил их и поднялся на берег. Рассмотреть нижний двор как следует в такое время суток не представлялось возможным, однако он ощутил давящую мощь стен из красного песчаника и разглядел очертания знамен, плещущихся в вышине на ветру.
Хостер Талли не вызвал симпатии. Может, Неду Старку стало несколько неуютно под пронзительным взглядом синих глаз, а может, сказалось усталость, однако он сухо пожал протянутую руку и отправился вслед за ним без всякого желания продолжить знакомство. Тем не менее тепло хозяйской горницы, едва заметная улыбка Джона Аррена и похлебка с куском темного хлеба подействовали благотворно: он кратко рассказал о шторме и Боррелле. Этого оказалось достаточно, чтобы его оставили в покое, впрочем, этот покой оказался затишьем перед бурей.
Требование простое и ясное как день: две красавицы-дочки – две свадьбы, и все знамена, собравшиеся под стенами Риверрана, выступят против династии Таргариенов, но, благие боги, этим же утром! Он приехал несколько часов назад. Он ее никогда в жизни не видел. Но вместо того чтобы возразить, Нед отчужденно кивнул в знак согласия. Несколько дней в обществе Кейтилин ничего не изменят. Высокомерный девиз Талли вопиет о долге, но он не хуже их знает, что такое долг, и потому завтра возьмет девочку в жены.
Иные да поберут их обоих.
***
Семигранный храм из песчаника, стоящий в садах, где разило дождем и гниением, сиял радужными огнями. Когда он вошел, в храме было полно народу, и септон в красивых одеждах величественно стоял перед алтарем. Нед прошел через весь костел, остановился и попытался осмотреться. Мраморные статуи новых богов смотрели на него грозно, он был здесь чужим, потому что исповедовал другую веру, однако, он это ощутил остро, новые боги его знают, новые боги его ждут, новые боги его принимают в качестве человека, который отныне будет заботиться об одной из их дочерей. Уму было неподвластно, почему новые боги не враждуют со старыми, однако, вне сомнений, сейчас они пребывали в мире, ибо он не почувствовал вражды, но предупреждение, а предупреждениями Старков нельзя смутить или – и того нелепее – напугать.
Септон задал вопрос, и Нед посмотрел на служителя храма без понимания. Разумеется, он прекрасно помнит обеты, которые должен сегодня произнести, наверное, он выглядит чересчур рассеянным, так то из-за ночи, проведенной почти без сна. Он в самом деле соображал скверно, чувствовал себя странно, и к горлу периодически подкатывала тошнота. Но это не страх, нет, лишь вдавливающая в каменные плиты усталость и – немного – волнение. Какая она?
Истомленный ожиданием дольше пяти минут, он раздраженно глянул на распахнутые двери септы и замер. Воцарилась тишина.
Невеста в платье из плотного голубого шелка и серебряной парчи, ведомая лордом Хостером, грациозно шла ему навстречу, и Нед вдруг смутился. Укрытое белым покрывалом лицо, точеная девичья фигурка, выскользнувшие из-под белого плена кончики рыжих волос… Казалось, Кейтилин не заметила, как сильные руки ее оставили, потому что, не дрогнув, продолжила свой путь, откинула покрывало и остановилась, вскинув пронзительные, как у отца, глаза.
Он отчетливо увидел ее наивно-неприкрытое, какое-то детское почти разочарование. И подумал: «Вот дурочка», – но боль все же исказила его лицо, прежде чем он взял себя в руки. Она его рассмотрела, она его оценила, и она же приговорила без жалости. Все ясно. Бран вскружил ей головку, не удивительно, женщины всегда реагировали на брата похожим образом, наверное, теперь ему следует оскорбиться, ибо не такими глазами невеста должна смотреть на своего жениха, но пустота заполнила его сердце, а вслед за пустотой пришло безразличие. Какая разница. Ей необходимо с ним обвенчаться, а ночью с ним же лишиться девственности. Остальное не обязательно.
Уголки ее губ дрогнули, она попыталась ему улыбнуться, но не смогла, а затем уставилась на каменные плиты под ногами. Не расстраивайся, рыжая девочка. Быть может, я погибну на войне, и тогда ты выйдешь замуж за человека другого, родишь рыжих детей и будешь счастлива. А пока потерпи.
Он отвернулся.
Септон запел свою молитву, и Нед честно попытался послушать песнопения, но непривычные слова ее веры воспринимались с трудом, и служба шла как во сне. Он дал наравне с Кейтилин семь обетов и получил семь благословений, затем раздался торжественный свадебный гимн, по завершении которого септон спросил, знает ли кто о причинах, по которым они не могут вступить в брак. Причин никто не назвал, и пришло время обернуть ее в плащ. Лорд Хостер подошел и расстегнул пряжку в виде рыбы на шее дочери; лорд Джон бережно преподнес плащ Старков из белой шерсти. Нед развернул его, накинул на плечи невесты и скрепил.
Когда она произнесла ритуальную фразу, он ответил ей тем же:
– Этим поцелуем я клянусь тебе в любви и признаю тебя моей леди и женой. – А затем встретился с ней глазами.
Она стояла в ожидании поцелуя, но он позволил себе еще раз ее оглядеть. Красивая, но южная красота ему непривычна. Все эти годы он жил с мыслью, что однажды женится на северянке, какой-нибудь дочке одного из вассалов, но боги сулили иное, и теперь он вглядывался в чужое лицо. Риверранская девочка была такой нежной, такой тонкой, такой прозрачной, что вызвала не столько физическое желание, сколько стремление заслонить от всего мира; красивая и хрупкая чаша – смотреть приятно, но пить из нее неуютно, вдруг уронишь. Он слишком привык к холодной красоте сильных северных женщин, и теперь, когда потребовалось прикоснуться к девочке южной, им овладела неуверенность, однако он заставил себя опустить руки на ее плечи, бережно сжал их, а затем наклонился и, коснувшись губами ее губ, поцеловал. И то было не мимолетное прикосновение, которое явственно говорит о желании поцелуй скорей прервать, или, в лучшем случае, свидетельствует о равнодушии, но нечто куда более интимное.
Впрочем, не слишком.
Отредактировано ES (2016-12-18 00:18:29)
[AVA]http://s6.uploads.ru/KGIR7.png[/AVA]
— Папа, я только сейчас вспомнила, я ведь не могу уехать,
потому что должна выйти замуж за принца Джоффри. — Собравшись с духом, она улыбнулась. — Я люблю его,
папа, я на самом деле люблю его — как королева Нейерис любила принца Эйемона,
Рыцаря-дракона, как Джонквиль любила сира Флориана.
На каждого из семи – даже на Неведомого – по молитве; слова известные, с детства под языком лежащие; интересно, а о чем думает он? Наверное, ему, лорду северному, эти гимны андальские были неведомы до студеного дня их свадьбы, ибо от крови Первых Людей не пустили на свои земли наследников народа Хугора Благославенного и не изменили своим старым-престарым богам. Еще говорят, впрочем, миновали тысячелетия, и Семеро по воде пришли на Север, но дальше просоленных морем берегов не дерзнули уйти. Но Винтерфелл – не Белая Гавань. Эддард Старк читает семь молитв вместе со своей юной женой, и хочется верить, что он не слишком возражает против веры несеверной своей жены, только вот верит ли сам в Семерых? Да с чего бы.
На каждого из семи – как цвета радуги – по молитве; Кейтилин горячо начинает от Отце, и голос ее звонок и высок, но это, пожалуй, от волнения, а потом о Матери, о Воине, о Кузнеце… Едва слышно – молитва Неведомому. Слова привычные, родные и вместе с тем чуждые; Кейтилин произносит молитвы на одном дыхании, как будто боится спугнуть себя саму, и оттого звучит чуть фальшиво, но как тут звучать иначе, если лопнула одна из ниточек-струн ее живого девичьего сердца? Наскоро спаянная, она не поет о любви; как калека, пытается, но не справляется… Бедная девочка, бедная, бедная, бедная. Но она обещала себя не жалеть.
Этим поцелуем… Кейтилин узнает знакомые слова торжественной клятвы и внутренне приспускает узду: что ж, хотя бы что-то уже позади. Плечи юной невесты обрастают серой шерстью старковского плаща, и сердце маленькой жены падает куда-то к пяткам. Поцелуй закрепляет начатое, и внутри на мгновение пробуждается что-то, но гаснет так же быстро, как загорается. Кейтилин снова смотрит на нового мужа и снова испытывает давящее разочарование. Он не такой. Совсем не такой. Ничуть не похож на своего старшего брата, что в мужья взяла могила; не калека, не старик, не уродец, но не самого высокого росту, да и лицо его пусть благородно и строго, и все же куда ему до скульптурных черт лика Брандона. Кейтилин ненасытно всматривается в супруга с почти неприличной для леди пристальностью, но, опомнившись, по привычке прячет глаза в хворосте рыжих ресниц. В опущенном взгляде прячется многое, но едва ли захочет Эддард Старк в синих озерах глаз своей юной жены увидеть испуг, страдание и разочарование, едва ли, едва ли – едва. Морская вода вдруг против воли невесты собирается в уголках ее глаз, и оттого Кейтилин боится поднимать глаза, чтоб не увидел ни Эддард, ни септон, ни отец, как близка она к тому, чтобы пустить слезу и все окончательно испортить. Она сдерживается, но ей обидно. Ей обидно так, как не было никогда в жизни, ей обидно, потому что ее о б м а н у л и. Она была обещана Брандону Старку, а он был обещан ей, так за что же она вынуждена схоронить в себе всю любовь и отдать себя тому, кто и в половину не так хорош, как его старший брат. Кейтилин с молчаливой безысходностью глядит в мраморный пол не в силах смотреть на толпу глупых зевак, что пришли на эту глупую свадьбу; благие боги, уж лучше бы она умерла от разрыва сердца, когда узнала о смерти Брандона. Говорят, так бывает.
«Королева Нейрис с достоинством вытерпела необходимость выйти не за того, кому отдала свое сердце, исполнила свой долг и сумела полюбить своего венценосного супруга», – назидательно сказала септа неделю назад, но Кейтилин знала, что это ложь. Это все знают. Нейрис не сумела полюбить своего жестокого и толстого мужа, и ее единственной любовью был Рыцарь-дракон. Но Кейтилин не королева Нейрис, а Брандон не принц Эйемон хотя бы потому, что мертв. И вообще все это менее всего похоже на сказку о любви. Почему она только не умерла! Как же все невыносимо глупо. И ведь если бы это был конец… Эддард Старк берет Кейтилин под ее уставшую дрожать руку, и они идут сквозь глазеющую толпу гостей. Им улыбаются. Кейтилин рассеянно пытается улыбнуться в ответ, отчего выглядит смущенной и даже милой, но, к счастью, невестам ведь такими быть и приличествует.
А потом они идут в богорощу, куда за ними следуют немногие: северяне, несколько верных Старым богам речных лордов да пара-тройка любопытных зевак. Лучи солнца пенятся в облаках, как пенится в чаше густой эль; выходящие из септы жмурятся, прикрывают глаза ладонями, под светом небесного светила постепенно разговариваются, боле не шепчут в страхе быть услышанными, а в голос начинают обсуждать церемонию, и Кейтилин, конечно же, кажется, что они смакуют то, что старшая Талли из Риверрана была обручена с наследником Рикарда Старка, но была вынуждена выйти за одного из его младших братьев. Несколько раз Кейтилин вполне отчетливо слышит имя своего покойного жениха, забывается и едва не оборачивается на тех, кто возлюбленного ее помянул – но Талли из Риверрана не станет дергаться, на шепотки толпы.
~~~
А вокруг так красиво. Тонкие травинки с младенческой робостью, с детской чуткостью от корней потянулись к синему небу, но пригубил их тяжелый дождь, и, как призраки нерожденных детей, остались некогда сочные стебли первоцветов скоро растворяться в сером холоде пустых дней. Но Кейтилин любила это землю и такой. Любила она ее и в зиму: для благородных леди, которым не приходится мерзнуть и голодать, дозволительно восхищаться красотой в любое время, а зимой, а зимой ведь так хорошо после веселой игры во дворе греться у камина и шептаться о глупостях всяких, так хорошо смотреть на белый-белый мир, так хорошо ходить по стеклу воды, так хорошо… Любила, конечно, она эту землю и в самое лютое лето, в самое пышное лето; ткать венки зелеными нитями, вплетать в них полевые рубины да сапфиры, венчать на царство любви и красоты свою младшую, любимую сестру… Так красиво, здесь так красиво всегда, а ты это видишь? Но ведь такого Кейтилин спросить, конечно, не может.
– Я скорблю о ваших потерях, милорд, – приглушенно сказала она вместо, стоило им чуть отойти от септы, – и молюсь о вашей сестре.
Нужно ведь было что-то сказать, что-то достаточно значимое, но не слишком. Чтобы не стало совсем уж грустно.
Свадьба, однако.
[SGN]I'm just a soul whose intentions are good.
Oh lord please don't let me be misunderstood.
[/SGN]
[indent] И чувство, что всё это – не про него, до конца жизни не оставляло Эддарда Старка. Тень Брандона навсегда заняла место подле него, молчаливо напоминая – так быть не должно было: Тихий волк не рождён стать Хранителем Севера и лордом Винтерфелла, не рождён был и мужем стать Кейтилин Талли.
[indent] Но так суждено было, видно, и без сомнения – на волю богов роптать Нед никогда себе не позволил бы. То несчастье, что ему эту власть даровало, вечность теперь рваною раной и на душе его будет, и на всём Севере.
[indent]А вся кровь северян, что прольётся в грядущих сражениях, окропит его руки по локоть, и за каждую смерть отвечать лишь ему – перед их семьями, пред собой, пред богами. Сотни знамён, что одно, взвились в небо, до горизонта отряды солдат простираются, и об одном лишь свидетельствовало всё то зрелище, что у любого бы сбило дыхание:
[indent] Северяне верны.
____________
[indent]Но всё это не могло опьянить хладный разум Хранителя Севера, война вообще – не место для чувств, и мужчина боле не думал о том, достоин ли: он хорошо знал, что выбора нет. Удивительно, просто – если по сути он, может статься, и не волк-вожак вовсе, то по велению долга он стал им.
К чему здесь трагедия, когда боль всегда будет с ним, а сейчас время дать бой драконам. Аррены, Баратеоны, Старки и Талли объединились, чтобы свергнуть самую могущественную династию в истории, и какое значение имела сентиментальность? Может быть, только для женщин.
[indent]Но о женщинах Нед знал не так много.
[indent]Одного взгляда её синих глаз вполне хватило, чтобы понять: она попрекает его тем, что не Брандон, тогда как его и не знала ведь толком. Удивительно, как порой люди влюблялись лишь в образ – в порождение сознание, только лишь. Не ему, впрочем, учить её – не ему обвинять южную девочку в её летней мечтательности. Всё равно ничего не изменится.
Сейчас было не время терзаться, что он не такой, каким был старший брат. По правде сказать, он никогда не завидовал Брандону и похожим-то стать не стремился. Может быть, волчья кровь его не била так в голову, и студёной воды в сердце впрямь было боле? Бран был горяч, и, вероятно, его нрав и привёл его к ранней могиле, приговором став и для лорда Рикарда.
[indent]Это всё только – не вполне правда, конечно, и убил их – Безумный король. Он хотел ещё головы Неда и Роберта, но вместо ответа Джон поднял восстание. Орёл, лютоволк, олень и форель – Эйрис падёт. Вопрос времени: их драконы мертвы, им не выстоять. Нед никогда не был слишком самоуверен, жажда мести его не опутала, не лишила рассудка.
Только это не значило, что возмездия не будет. Видят боги, оно придёт.
[indent]Но едва ли это могло бы утешить сейчас Кейтилин Талли, да и самого Эддарда Старка – не очень-то. Безусловно, она красива – красива была бы под стать Брандону, а он рядом с ней будто братнина тень. Но, синеглазая девочка, что ты знаешь о холоде? Леди Винтерфелла звали когда-то Зимы Королевою, но куда это ей, такой хрупкой, что точно хрустальная.
[indent]Такая наивная, разве ей по плечу будет выжить на Севере? Нед никогда не подумал бы, что супруга его будет резвой форелью, в водах Трезубца живущая, и не ощущавшая одной простой истины:
Зима близко. Обернулась весна ложная для них всех холодами и горем, что морозило сердце и душу.
[indent]«Семья. Долг. Честь.» – Мелькает в сознании девиз Талли, стоит щёлкнуть на шее застёжке плаща. Она с ним по воле долга, удивляться здесь было нечему. Нед и сам её видел впервые, зная одно – того, что ждала Кейтилин от Брандона, он никогда не сможет ей дать.
[indent]С другой стороны, Эддард-то знал брата, так что несходство их было и к лучшему. Но, безусловно, он ей не расскажет: к чему разрушать то, что ей так полюбилось? Она силилась улыбнуться ему, и в конце концов – что ещё нужно? Закрепить этот брак, вместе с ним – и союз – самое главное.
[indent]Как и Нед, она стала разменной монетой, ведь связи семейные – самые крепкие. Ни к чему тут сочувствие, жалость – всё просто, и по любви женятся, в общем-то, изредка – нравится или нет. Старые боги, да пусть она любит, кого ей нравится – ему, правда, сейчас не сказать, что до этого.
[indent]Это было лишь безразличие: никакой совсем злости, тем более – ненависти. Видят боги, они совершенно чужие друг другу, и разве мог кто сказать, не вовеки ли так останется? Ей тяжело свыкнуться с тем, что он не Брандон, но ведь Эддард не будет молить о прощении за это. Она, кажется, прячет взгляд – хорошо держится, Кейтилин Талли. Нечестно хотеть от неё слишком многого.
[indent]Но и бесстрастность Хранителя Севера никогда не была совершенной, и равнодушным по-настоящему он остаться не смог. По лицу его, правда, никто не сказал бы: оно, как и прежде, хранило спокойствие. Усталость давила на плечи ли, чужеверный ли плащ с гербом дома Талли – не важно.
Важно то, что он верен долгу. И, пожалуй, немного и то, что Нед отчего-то почувствовал себя чуть уверенней, стоило лишь коснуться её губ поцелуем. С чего бы? Но уютнее точно не стало.
____________
[indent]Богороща роднее, чем храм Семерых. Нет, лорд Старк совершенно не против был веры супруги, но всё же Отец, Кузнец, Воин, Дева, Старица и Неведомый были чужды ему. Как и ей, наверное, чужи Старые боги.
И подав руку леди-жене, он ведёт её за собой. Ей нелегко, а он всё же мужчина, что набросил на плечи ей плащ с лютоволком, и новые боги вверили её в его руки. Захочет ли она опереться о его руку иль нет – её воля, но Нед даст, разумеется, ей эту возможность: долг велит ему это. Не один лишь – естественно, но сейчас все мысли – о долге.
Среди ликов чардрев, Нед почувствовал себя куда лучше.
Отредактировано Eddard Stark (2016-11-15 10:23:54)
[indent] Среди подобающих поводов для брака любовь, конечно, не единственный, но, несомненно, первый. Что ни говори, а давать брачные обеты тому, кем полна твоя душа, сродни присяги достославному королю, ибо то не по принуждению и долгу, а по зову сердца. Сердцу, впрочем, доверять стоит не всегда: спрятанное под латами из ребер, оно иной раз слепо и глухо к подлинному благородству, к настоящей доброте – ко всему, что вообще достойно любви и верности. А случается и так, что сердце попросту не хочет узреть настоящего и тянется к дешевому блеску или еще хуже – к пороку. Сердце зорко не всегда. Но для подобных сложностей и откровений разве готова душа девочки семнадцати лет? Это вряд ли.
[indent] Кейтилин Талли не по годам самостоятельна, ответственна и зрела, но ее сердце, как маленький зверек, непокорно и ретиво – поди поймай и объясни, что к чему. Губы вновь послушно дают клятвы и даже пытаются лечь в улыбку, но это похоже на мелодию расстроенной арфы. Но девочка, конечно, держится. Осанка и взгляд, жесты и голос – ни в чем нет суетливого беспокойства или тревожной рассеянности. О нет, Кейтилин Талли по-прежнему грациозна, спокойна и сдержанна. Жена лорда Старка не уступает ему статью – нет, напротив, молодые супруги вместе смотрятся ладно и даже красиво, как будто такими их и задумала жизнь, и не было никакого Брандона, как не было и не будет ничего другого, что способно их разлучить и отвратить друг от друга.
Гораздо более смешно и неловко выглядит иная пара – Хранитель Востока и его невеста. Лорду Аррену благородства не занимать и в его летах, однако рядом с младшей дочерью Хостера Талли он кажется еще старее. В его-то годы женятся только такие сладострастные безумцы как Уолдер Фрей, но Джон Аррен? Бедная, бедная Лиза!
[indent] Бедная, бедная сестра ее.
[indent] Пировать кажется странным в ту пору, пока не высохли слезы по Хранителю Севера и его сыну, а потому веселье кажется достаточно скромным и чуть приглушенным. Эх, сюда бы короля Роберта! Уж он бы разбавил это рыбье празднество. Но и без него столы ломятся от еды, а музыканты ни на мгновение не прекращают играть – пир лорд Хостер поистине дал знатный, но праздник по-прежнему кажется натянутым и фальшивым, как будто все это кукольный театр, и за его потрепанными декорациями прячутся настоящие люди, уставшие от этого вынужденного веселья на радость другим. Не о такой свадьбе мечтала Кейтилин Талли. Не о такой свадьбе мечтает любая девушка, но бывает лед сильней огня, и нет выхода иного кроме покорения судьбе.
– Я люблю эту песню, – неожиданно даже для самой себя молвила молодая леди Старк, когда после недолгой паузы музыканты вновь взялись за инструменты. Была любовь моя прекрасна, словно лето – очень хочется тихо подпевать, но горчат слова, и ничего не выходит. Была любовь моя прекрасна, словно лето, и локоны ее, как солнца свет. Как солнца свет. Все это, право, очень грустно.
[indent] Где-то на другом конце пиршественного зала раздался громкий мужской возглас, а после него чуть визгливый женский смех. Кейтилин едва не поморщилась от отвращения. И это устраивают из ее свадьбы! Возможно, это ее первая и вместе с тем единственная свадьба в жизни, но в ней нет ничего такого, о чем можно будет спустя годы вспомнить с нежностью или теплом. Была любовь моя прекрасна, словно лето, и локоны ее, как золота листва. Была. Любовь была, а сейчас пусто и в сердце ее тоже пусто – почему только она согласилась с волей отца? И как трудно смириться с этой новой жизнью, как трудно подступиться к самому жениху. Он был другим, совсем непохожим на своего старшего брата, образ которого она так страстно искала и совсем не находила. Была любовь моя прекрасная, словно лето, и локоны ее, как свет луны. И почему все так?
– А вы, милорд? Какие вам нравятся песни? – Спросила она, перестав наконец ковыряться в жареной форели в попытках доесть ее до конца.
[indent] Может быть, он хотя бы пригласит ее на танец. Прежде Кейтилин думала, что весь свадебный вечер она только и проведет в музыке и объятиях Брандона, но с его младшим братом на такое, кажется, рассчитывать не приходилось. Эддард показался ей неуклюжим и в первом танце, но, может, он сможет удивить ее позже.
[indent] Кто знает.
[NIC]Catelyn Tully[/NIC][AVA]http://s6.uploads.ru/KGIR7.png[/AVA][SGN]The book of love is long and boring
And written very long ago
It's full of flowers
And heart-shaped boxes
And things we're all
Too young to know[/SGN]
[indent] В знак уважения к памяти погибших в Королевской гавани, сегодняшнее торжество не было шумным, большим и весёлым — не так совсем лорд Риверрана должен был отдавать замуж своих дочерей.
[indent] Но что не так — и не за тех.
[indent] Да вот только на всё была воля богов.
[indent] Рука Кейтилин послушно ложится в ладонь Эддарда, и на мгновение всё вокруг кажется верным и правильным: будто бы ей суждено было стать его леди, и это исполнилось.
Наваждение, впрочем, рассеялось быстро: пускай Нед с супругой смотрелись не в сравнение лучше, чем Джон Аррен с Лизой, но это мало о чём говорило. И не надежды на счастливый брак занимали мужчину сильнее всего — жизнь Лианны.
Остальное всё нужно затем, чтоб спасти её.
[indent] В первую очередь.
[indent] Тем не менее, Неду, по-своему, легче: он не был влюблён. Красивые женщины, без сомнения, его привлекали, однако лорд Винтерфелла никем из них по-настоящему не увлекался и уж тем более не допускал с ними разнузданного поведения.
Роберт любил шутить, что его друг родился стариком.
От истины, естественно, то было далеко, ведь самого главного не увидеть глазами, да и сердцем — всегда ли почувствуешь? Очень немногие умеют чувствовать столь глубоко, как способен лорд Старк, но только время всё расставит по своим местам.
Другое время — если оно когда-нибудь наступит.
[indent] А сейчас ему просто не хочется быть здесь, и причиной тому была вовсе не свадьба. Не женитьба сама по себе — так вернее. Просто время, что он проведёт в Риверране, могло стоить его сестре жизни — никто не упрекнёт его в беспочвенности беспокойства.
[indent] И даже если бы и упрекнул.
[indent] Мужчине и раньше чужда была любовь к шумным застольям, а теперь тяжело ещё более, однако Нед, как мог, стремился скрыть это: в конце концов, среди присутствующих нет виновников произошедшего, и свадьбе не пристало вовсе быть трагедией. Обида на леди Кейтилин за взгляд, полный разочарования, ослабила хватку: от него не укрылось то, что и супруга его прячет свои подлинные чувства.
[indent] Утешение, конечно, не слишком большое, и всё же Нед старался быть в своих мыслях добрее к ней. В другой раз, верно, таких усилий лорду Старку это бы не стоило, но усталость, потери, волнение — всё нещадно давило на плечи, и на сочувствие сил оставалось мало. Да и разве ей нужно его сострадание? Он ведь не Брандон.
[indent] Но лорд Старк, разумеется, будет с ней вежлив. И хорошо, если Кейтилин Старк действительно так прекрасно воспитана, что не станет его отвергать. Возможно, Нед на последнее не слишком надеялся: обращение супруги почти застало его врасплох. По правде сказать, он не особенно представлял, что отвечать. — Она красива, это правда, — пожалуй, мужчина говорил вполне искренне, хотя и, без сомнения, не был искушённым ценителем музыки, а о прекрасной, что лето, любви больше слышал из сказок, и вообще охотнее всего бы промолчал. Последнее, однако, было бы неправильно: ни к чему напоказ выставлять своё горе.
[indent] Если он не погибнет на этой войне и вернётся на Север с Лианной, всю жизнь он проведёт с этой женщиной, будет верен ей — отстраняться не лучшая мысль. Никто не говорил, что будет просто, и мало ли, как дальше сложится история.
[indent] Следующий вопрос ещё боле его удивляет. Старые боги, какие они разные: северянин, которому чужды частые пиры и шумные гуляния и резвая форель из Риверрана, что привыкла к совсем иной жизни — подобных браков очень давно не заключали. Шумные воды Трезубца, вполне вероятно, не могут сойтись с каменистыми речками Севера, да вот только кому было дело до того? В государстве кипело восстание, и войска Талли давали восставшим преимущество.
[indent] Хотелось верить, что война не навсегда, но сейчас лишь она имела значение.
[indent] И Кейтилин Талли придётся принять это так же, как принял Нед Старк. — Признаться, звон стали мечей мне привычнее музыки, моя госпожа, — голос звучит спокойно, учтиво, размеренно.
[indent] От мужчины не укрылось то, как Кейтилин смотрела на танцующих. Да, совсем не так она надеялась провести этот день — не подле угрюмого с виду человека, которому будто бы решительно чужды развлечения. Мужчина и впрямь на них не падок, и он правда не преследовал цели ещё сильнее испортить праздник своим кислым или недовольным видом.
[indent] Хотя всё это, конечно, было фарсом, и заметней всего это было по Джону Аррену и леди Лизе. Хотя, Неду сейчас было не до того, чтоб наблюдать за ними. — Вы окажете мне честь? — может быть, теплоты в его голосе не хватало на самом деле, но лорд Эддард ещё слишком мало знаком со своей леди-женой. И всё же приглашение звучит достойно: едва ли Кейтилин покажется, что ему совсем не хочется с ней танцевать, и приглашение это — лишь для приличия.
[indent] Оно удалось ему почти удивление легко: не то, что на пиру в злосчастном Харренхолле. То, конечно, почти уж забыто: в тот год ложной весны он ещё не был Хранителем Севера — был Тихим волком, застенчивым юношей.
[indent] Был тем, кем боле не имеет права быть. В вечер пира Брандон пригласил за него, вроде бы, леди Дейн — сейчас уже наверняка не вспомнить, но должно быть, то была именно прекрасная леди из Звездопада. Удивительно, что она вообще обратила на него внимание даже по просьбе Брана, но это однозначно дело прошлое.
[indent] Кейтилин ничуть не уступала красотой ни дорнийке, ни какой-либо ещё известной Неду женщине, а сам Хранитель Севера уже совсем не тот мальчишка, который стал бы пред нею робеть, пусть ему и немного неловко. Леди Старк могла ему отказать, и тогда Нед, вероятно, больше не сделал ни единой попытки с ней сблизиться до конца пира, но ведь всё же — она так не сделает?
[indent] Её согласие, признаться, было даже — не слишком — желанным.
[indent] Не хотел же он, право слово, всю жизнь держаться от неё на расстоянии. И если Кейтилин его и впрямь уже приговорила, быть может, ещё не всё потеряно. Но если так, тем не менее — пусть.
[indent] Бегать за ней он уж точно не станет.
Вы здесь » Game of Thrones ∙ Bona Mente » Песнь о Зимней розе » я буду искать тебя всюду до самой смерти
