Ночной ветерок ласково гладил юношу по лицу. Он открыл для себя маленькую хитрость: если закрыть глаза и совсем-совсем перестать думать, то покажется, будто тонкие, нежные пальчики Серсеи касаются его щеки. Наваждение было коротким и приходило не всегда, но он был рад и этому. Раз уж сама Серсея категорически не желала проявлять к брату какие-либо чувства. Джейме сделал небольшой глоток из кубка и снова поставил его на окно. Графин остался на тумбочке, ведь если случайно уронить его, будет намного обиднее, чем в случае с кубком: тогда он потеряет все. Поэтому и наливал он не очень много, и пил долго. Вино приятно щекотало язык, а второй волной приносило кислинку. Джейме нравился этот сорт — один из лучших, а уж в выпивке он разбирался. Научился за те долгие месяцы, когда его не было дома.
За те долгие недели, что его пожирала черная тоска. За те ледяные ночи, когда не умереть от внутреннего холода ему помогало только то, что он представлял встречу с сестрой — его прекрасной королевой. Мысленно Джейме любил ее так называть, несмотря на то, что за короля она так и не вышла. Наоборот, для него это было в тысячу раз лучше, а королевой для юноши она была всегда. Еще до того, как сама стала считать себя ею. Сестрица всегда была красива, память хранила ее образ до последней черточки. Однако шло время, и юный Лев понимал: она растет, как и он сам, и становится еще прекраснее. Бывало, он подолгу пытался представить, какой она стала теперь, но так и не мог угадать. У Джейме никогда не было комплексов насчет внешности, он знал, что объективно красив, однако от созерция собственного отражения у него не перехватывало дух. От внешности Серсеи — да.
Но не лицо и не фигура были в ней главными, и не голос, который порой совершенно сводил с ума, и не жесты даже, на которые можно вечно смотреть. Когда-то Льву приснился кошмар, будто Серсея обезображена. Он был в ярости в этом сне, он нашел виновников, и отделил им тела от голов — всем до единого. Однако обожать ее меньше не стал, напротив, считал теперь своим долгом оберегать ее, как никогда раньше, и постоянно напоминать, как она прекрасна. Серсея не была идеальна, и, если честно, недостатков у нее было слишком много, чтобы не видеть их. Джейме видел. Но принимал, любил все ее отрицательные черты ничуть не меньше пололжительных, любил крепко и преданно — без остатка. Все, что только мог он сделать для сестры, то делал. На первом месте всегда была она. Не ее капризы — желания девчоночьи порой бывают абсурдны до ужаса — но ее благо. Хотя и капризы он по возможности не ущемлял, стараясь сделать все, чтобы сестренка улыбалась.
Новый глоток, и он смотрит на свет луны очень долго, стараясь не моргать, пока совсем не заболят глаза. Ему кажется, что существа совершенней, чем дальний кружок на небе, не существует. Кроме, конечно, Серсеи. Ему кажется, что все звезды на небе сверкают только затем, чтобы луне не было одиноко, чтобы подчеркнуть ее великолепие среди всего небосвода, затянутого темно-синим плащом.
Джейме вспоминает тех девочек, что были с ним вдали от дома. Лицо его искажает кривая гримаса, по щеке сбегает непрошенная слеза — это, конечно, из-за его гляделок с ужасно яркой луной, ведь мужчины не плачут, а уж истинные Львы и подавно. Джейме прячет стыд за новым глотком вина. Наивным мальчишкой он думал, что грязь и похоть обойдут его стороной, потому что настоящего рыцаря они коснуться не могут, а в своих мыслях он был, несомненно, рыцарем высшей пробы. Но нет, обманулся, ошибся. Он помнил странный разговор в таверне с каким-то стариком — ужасно дряхлым, лет под сорок пять! — о том, что от женских бед подруг всех лунным чаем нужно напоить. Помнил, как мерзко ему было представлять, чтобы он кого-нибудь когда-нибудь заставил убить дитя, и думал, что уж лучше никогда, ни с кем, чем так! Он не забыл и то, как в одну ночь желание было невыносимым, адским, и дрожь, и туман в голове, что были с ним в первый раз. Все мысли исчезли тогда из дурной головы, оставался только звериный инстинкт. Девочка плакала тихо и горько, он заметил не сразу, и лужу из крови — тоже. Она была маленькой внешне и младше по возрасту, и чуть позже, когда животное начало стихло, он каялся беззвучно Семерым: за ее боль, за лунный чай, за кровь и за бездумную жестокость.
Шло время, и когда ему вновь становилось слишком плохо, он силой брал случайную девчонку. Все время он смотрел ей на лицо, любой из них — не чтоб запомнить, но чтобы живая фантазия не представила случайно вместо кухарочки Серсею. То, что он делал, было приятно до умопомрачения, но вместе с тем — кошмарно. Сестра была для него святыней, и представить, чтобы он посмел так грубо... Да не грубо даже, хоть как! Это совершенно невозможно. Ведь он только свои потребности удовлетворял, и даже когда мог быть мягче, осторожнее, обходился довольно зло. Это было эгоистичным удовольствием — то есть, конечно же, не тем, что он мог предложить сестре, даже подумать страшно, что кто-то может так же обойтись с Серсеей. Бывало, впрочем, пару раз и так, что девушки приходили сами. Тогда на их лицах не было слез, не маралась одежда красным, а стоны в стонах не было боли. Тогда им, кажется, нравилось, что происходит, и он мог расслабиться. И даже ненадолго представить Серсею, пусть потом мучает совесть и разрывается сердце.
И вот теперь он дома. Он не ошибся: Львица действительно стала только красивей с их последней встрече, но он и представить не мог, насколько. Джейме даже не узнал ее поначалу, и долго еще потом не мог сопоставить ощущение "это моя сестра" и ее внешний вид. Он наивно надеялся на теплую встречу, однако... Одно время он даже думал, что Семеро поведали ей, каким образом он пытался заглушить тоску. Но ведь это вздор! Как будто богам нечем больше заняться. Значит, он сам сделал что-то не так. Джейме искренне пытался понять, в чем же дело, вспомнил все мелочи, что могли поднять ей настроение. Толку не было. Она или избегала совсем, или была груба. На смену гложущему чувству вины и попыткам ее исправить, не зная толком, в чем она заключается, пришла обида
«Ты забыла меня. Я больше тебе не нужен», — думал он, вытирая соль на щеке и влагу на ресницах рукавом, как какой-то невоспитанный оборванец. Ну и пусть. Совсем скоро он поедет к своей невесте, Лизе Талли. Может быть, она окажется благосклоннее к юному Льву, может быть, даже полюбит его. Последний раз, когда ее видел Джейме, она не была красива или хотя бы умна, но ведь уже должна была вырасти. Все они растут. Вот и Лиза, пожалуй, будет хорошей женой. Отец никогда не заставил бы его жениться на той, что не достойна быть в роду Львов, правда? Отец знает, как будет лучше.
Видят Семеро, Джейме будет очень стараться соответствовать, и Лиза никогда не узнает, что сердце его навек отдано другой. Серсее не нужна его нежность, не нужна и готовность быть тем, кем она захочет видеть его — хоть другом, хоть братом, хоть... кем-нибудь ближе. Больше всего его задевало это ее «мы уже не дети». Выросла, значит, а близнец теперь и не нужен? Ну и ладно. Зато он уже мужчина, и ничего это не стыдно.
Глоток. Скрипнула дверь, прошуршала по полу обувь, грохнул засов. Лицо Джейме превратилось в восковую маску, однако он не пошевелился. Продолжал стоять неподвижно спиной к комнате. Кровь шумела в ушах, пульс участился, юноша ужасно злился на себя за это, но ничего поделать не мог. Он знал, кто был ночным гостем. Кто же еще мог нагло ворваться в темное время суток, проскользнуть мимо охраны и не спросить разрешения войти у самого Льва?
Тихий вздох слышится от двери, а за ним — имя. Его пронзает разрядом молнии, он понимает, что проиграл. Только за то, что она пришла, что позвала своим неземным голосом с особыми интонациями, которые он так любил. Понимает — и ненавидит себя за слабость. Он чувствует странный запах, от которого начинает немного кружиться голова, а может, это от вина? Хоть он и мало выпил. Джейме изо всех сил держит в себе осколки гордости и обиды, чтобы она не подумала, будто Лев сдался тут же.
— Не ждал тебя, — все так же смотрит в окно, сжимая пальцы на кубке до побелевших костяшек, — ведь мы не дети, Серсея. У тебя полно важных и интересных дел. Так зачем ты пришла?
Голос его звучит глухо и холодно, в нем сквозит отражение всех тех дней, когда он держался только мыслями о сестре. Он знал, что Серсея горда, что может обидеться и уйти, и боялся такого исхода. Но думал, что если так случится, значит, он был прав.
«Выбор за тобой. Покажи мне, что тебе не плевать».
Отредактировано Jaime Lannister (2014-04-12 11:44:13)