"Воспоминанье слишком давит плечи,
Я о земном заплачу и в раю."
М. И. Цветаева

Кейтилин стала леди Риверрана в неполные десять лет, когда умерла ее мать. Трудно казаться твердой и бодрой духом, пока весь замок погружен в глубокий траур, а отец заперся у себя в кабинете и не выходит оттуда после того, как ладья с телом Минисы Талли вспыхнула последним пламенем. Маленькой Кет было нелегко нести на своих хрупких, еще детских плечах тяготы своего высокого положения. Стать леди одного из Великих Домов Вестероса в столь юном возрасте, бесспорно, почетно, но Кейтилин предпочла бы прожить до замужества так, как это обычно делают девушки ее круга, то есть под крылом матери.
А Кейтилин, Лиза и Эдмар крыла этого были лишены, и первой из них пришлось попытаться стать для младших чуть больше, нежели просто старшей сестрой. На Лизу рассчитывать не приходилось, а Эдмар даже не запомнил мать, так рано она скончалась, и потому Кейтилин нужно было пытаться встать на место матери. Кет училась. Она ошибалась, она боялась, она не понимала, она уставала, но все-таки училась. Отчему дому она отдала сил не меньше чем Винтерфеллу, а потому было что-то почти смешное в том, что ее, старшую дочь Хостера Талли, не выпускали за дубовые двери собственной спальни. Смешно и… горько.
Более всего Кейтилин одновременно жаждала и боялась встречи с Роббом, которого она не видела с того дня, как ее конь скрылся на горизонте, несясь на Юг, к лагерю Ренли. Кейтилин не хотела просить сына о прощении, ведь она чувствовала, что в том, что сделала она, есть правда, и двигало ею не безумие, когда она отпустила Цареубийцу на свободу. Но сможет ли понять Робб ее, когда все вокруг ему наверняка твердили о том, какую глупость совершила его мать от горя? Сможет ли услышать он то, что скажет ему сама Кейтилин, или гнев и боль от потери Рослин и братьев затуманит его взор? О, Кейтилин было страшно. Она не боялась сына, ведь знала, что он никогда не причинит ей вреда; она боялась другого.

Неужели она потеряет и Робба?
Пусть он будет жив, но, отвернувшись от нее, он нанесет ей рану не менее глубокую, чем смерть младших сыновей, ведь он – все, что у нее остались. Санса и Арья были далеко, за сотни миль от Риверрана; о последней и вовсе не было вестей, и все угасала надежда на то, что младшая Старк жива. А потому только Робб был силой Кейтилин. И она понимала, что, если тот закроет пред ней двери своей души, станет доверять кому-то другому, не ей, если она останется в одиночестве при живом сыне, то тогда у нее действительно было немного шансов сохранить рассудок здравым.
Хоть бы он выслушал меня.

Тем временем одна боль не заглушала боли другой, и Кейтилин ни на миг не забывала о тех темных вестях, что принесли ей крылья ворона из Винтерфелла. Пусть слезы высохли на глазах, но сердце по-прежнему кровоточило.
Эддард. Бран. Рикон. Рослин. Каждый день Боги отнимали у нее кого-то еще, преждевременно забирая на небеса тех, ради кого она жила. Победное вино потеряло весь вкус, когда на этом свете не стало тех, ради кого и началась эта война, а потому, что ей было с того, сколько врагов полегло на поле брани? Ей никогда не проснуться рядом с Недом, не запустить руку в золотистые вихры сидящего на колени Рикона и не видеть, как Бран с гордостью выпускает из лука первую стрелу. Вся ее жизнь, все ее счастье, все ее сила были истоптаны, истерзаны врагами, но не о смерти их молилась Кейтилин, а лишь о том, чтобы Цареубийца дошел до Гавани и вернул ей дочерей.
И тогда, быть может, она сумеет жить дальше, превозмогая ту нечеловеческую боль, нанесенную стрелами и мечами врагов. Сейчас же Кейтилин жила словно по привычке. По привычке дышала, по привычке пила и ела, по привычке разговаривала, но так отрешенно и сдержанно, словно ее покинула жизнь, оставив лишь тело. Прямой стан ее ничуть не сломился под тяжестью горя, а с языка ни разу не сорвалось неосторожного, резкого слова, но синие глаза смотрели не на людей, а словно сквозь них, как будто душа ее где-то там…

Так Кейтилин Старк неподвижно сидела у окна, погруженная в свое горе, пока не открылась дверь ее спальни, на пороге которой стояла средняя из дочерей Мейдж Мормонт, Лира. Девочка была старше Сансы и ничуть непохожей на нее, но сердце Кейтилин кольнуло, когда тонкая Лира вошла в комнату и заговорила.
Семеро, сохраните жизни моих дочерей. Пусть я увижу их вновь однажды.
- Как скажете, миледи, - покорно ответила Кейтилин, когда вошедшая сказала о цели своего визита, - если Его Величеству угодно меня видеть, то я проследую за вами.
Пусть делает со мной что хочет. Он Король, а я всего лишь его мать. Пусть высылает, пусть запирает в покоях до конца войны, пусть обвиняет в предательстве. Прежде всего, он мой Король, а я изменница.
- А мои дочери мне нужны живыми, - ответила леди Старк на вопрос Лиры, - вы счастливая, миледи. Вам еще не довелось вкусить боли и горя, но я потеряла слишком многих, чтобы позволить Ланнистерам распоряжаться жизнями моих дочерей, как северяне желали распоряжаться жизнью Цареубийцы.
Кейтилин Старк последовала за Лирой, ощущая на себе тяжелые взгляды стражников.
Семеро, я навеки останусь для них предательницей. Но если эта унижение — плата за жизнь моей семьи, я согласна на это и на гораздо более тяжелые для себя муки. Только бы вернуть девочек.

По дороге в Риверран Робб только и думал о том, что может рассказать ему Кейтилин. Он хотел увидеть её, поговорить с ней - хотя бы немного, хотя бы просто сказать ей "Здравствуй" и на миг ощутить себя дома.
На полпути к нему прибыл гонец с письмом от Рослин и его содержимое согрело сердце так, как не согревали крепчайшие напитки.

"...А еще, мой дорогой Робб, меня переполняет сегодня счастье, с которым не может сравниться ничто. И этим счастьем я стремлюсь поделиться с тобою. Только сегодня я узнала о том, что у нас будет ребенок. Об этом в замке знает пока лишь мейстер, я хотела прежде сообщить об этой новости тебе. Я чувствую, что ношу под сердцем твоего сына и хотела бы назвать его Эддардом, если ты не будешь против. Теперь я самая счастливая женщина, ведь у меня есть любимый и любящий муж, и скоро у нас будет ребенок. Единственное, что сделает меня абсолютно счастливой это тот момент, когда я вновь смогу обнять тебя и вновь почувствовать твои объятия..."

Юноша торопился в Риверран, его конь летел, как на крыльях, а амулет, присланный ему в подарок, висел на груди. Но в замке Талли его ждали ужасные вести - не менее страшные, чем смерть отца.
Винтерфелл взят войсками Железнорожденных во главе с Теоном Грейджоем. Мать отпустила Цареубийцу и этим поступком предала его.
Как Робб не сошел с ума, он и сам не знал. Король Севера заперся в своем кабинете и несколько часов просто сидел молча, осознавая произошедшее.
Хрупкое счастье разбилось о жестокость этого мира. У него был отец, но его забрали Ланнистеры. У него была жена - её захватил Грейджой и она мертва. У него был бы ребенок, очаровательный маленький Нед...
Забрали ли Ланнистеры у него еще и мать, отравив её чистый разум ложью, заставив её играть за них? Свел ли с ума Теон, убив сыновей?
Никогда еще Робб не чувствовал такого одиночества. Когда умер отец, у него оставалась семья: мать, жена и младшие братья за спиной, а Джон - за Стеной. Сестер же нужно было спасти - а разве не справится с этим Робб Старк, славный Король Севера? Не справится славный муж, поднявший половину страны на борьбу с Ланнистерами, мерзкими узурпаторами? Он был абсолютно уверен в том, что все они вновь будут дома вместе.

"...У нас с Браном и Риконом все хорошо. Они чудесные мальчики и я полюбила их как своих родных братьев. Мы часто играем с Риконом, беседуем с Браном. Они очень тоскуют по тебе и по леди Кейтилин с лордом Эддардом. Рикон все время спрашивает о маме..."

Сейчас же Робб ни в чем не был уверен. Стражу у покоев матери приказал выставить, кажется, лорд Русе Болтон. Поначалу Старк хотел войти к матери, поговорить и понять, но позже... Позже он понял, что просто не сможет. Как он посмотрит её в глаза, если она предала его? Что он увидит там? Это моя мать, она предала меня,  я... я не могу поверить в это. Скажи мне это кто-нибудь раньше, я бы не поверил.
О предательстве шептались все. Конюхи, пажи, рыцари, лорды - все они, кто тайно, а кто и в открытую, намекали на то, что леди Кейтилин Старк - предательница и её необходимо казнить.

"...Я начинаю проникаться Севером. Северяне только с виду настолько суровыми людьми кажутся, на самом деле более искренних и честных людей трудно встретить..."

- Ваше Светлейшество, я привела Кейтилин Старк, - произнес приятный девичий голос, но Робб даже не поднял головы от письма Рослин, которое машинально зажал в левой руке. В правой у него был амулет, присланный супругой. Ныне мертвой супругой.

"...С нежностью и любовью, переполняющими сердце,
навеки твоя Рослин."

Ему было страшно - страшно до панически бегущих по спине мурашек, страшно обернутся и увидеть мать. Увидеть её какой-то другой, чужой. Увидеть её предательницей.

- Благодарю, миледи. - хрипло ответил Робб, все так же не поднимая головы. Глубоко-глубоко вдохнул, словно собираясь нырнуть в пруд  в богороще, и продолжил, обращаясь к матери. - Миледи, вы... Вы ничего не хотите мне сказать?
Едва произнеся эту фразу, он почувствовал себя пустым - до самого донышка, до той невидимой черты, которая есть у каждого и пересекать которую смерти подобно. Он не мог назвать мать матерью - и это было больно. А вместе с пустотой и болью пришли усталость и тихий гнев. Гнев на себя, на мать, на эту девушку, которая привела Кейтилин к нему. Лира Мормонт. Её, кажется, зовут Лира Мормонт, - отстраненно подумал Король.- Надо бы отослать её... Но я слишком устал что-то решать.
- Вы не хотите...  Рассказать мне, зачем вы отпустили Цареубийцу и предали меня?

Отредактировано Robb Stark (2013-11-07 18:48:50)

Похоже, сегодня удача всё-таки была на стороне Лиры – её не только не попросили убраться прочь из комнаты, но и, вроде бы, решили до поры до времени не обращать внимания на присутствие юной Мормонт. С одной стороны, молодой медведице даже было как-то неудобно – хоть она довольно часто была свидетельницей чужих разговоров, эта беседа явно не предназначалась для её ушей. Но неуёмное любопытство брало вверх над чувством неловкости. Лира знала, что если сейчас она покинет комнату, то будет долгое время об этом жалеть. Тайны, секреты и вопросы, на которые дочка Мейдж не знала ответа, могли неделями не давать девушке спокойно спать и всячески мучить не в меру любознательную северянку, лишая её покоя.
А этот разговор между сыном и матерью, королём и, так сказать, изменницей, обещал быть очень, ну просто очень интересным. Вообще, юная Мормонт, как, впрочем, её мать и сёстры, были на стороне леди Кейтилин. Хотя медведицы едва ли знали об истинной причине поступка миледи, списав освобождение Цареубийцы на помешательство от горя. Но теперь-то Лира знала истинную причину поступка леди Старк – она хотела спасти своих дочерей.
А что Король Робб? Простит ли он миледи? Наверняка простит, она ведь его матушка, - думала молодая медведица, вглядываясь в мрачное и уставшее лицо Короля Севера.
А ведь ещё совсем недавно он был всего лишь весёлым, беззаботным четырнадцатилетним мальчиком, - промелькнуло в мыслях девушки. Самой Лире было уже семнадцать, чем она очень гордилась. Однако Мейдж вечно твердила, что, несмотря на возраст, в голове её дочери «гуляет ветер». Вообще, юная медведица считалась уже вполне себе взрослой. Южанки в семнадцать лет уже, как правило, выходят замуж и живут себе спокойно. Но молодая Мормонт была девушкой с Севера, с Медвежьего Острова, и воспитывалась она практически наравне с мужчинами. Замуж Лира не особенно стремилась, впрочем, никто и не хотел брать её в жёны. Даже красивая внешность не побуждала юношей и, тем паче, взрослых особей мужского пола, предлагать северянке руку и сердце и закрывать глаза на её характер, неумение готовить, ослиное упрямство и длинный-предлинный перечь недостатков дочери Мейдж Мормонт.
Весьма не к месту девушке вспомнилось, как один парень с Медвежьего Острова как-то пригласил Лиру отобедать в таверне за свой счёт, видимо, надеясь на то, что худенькая и тоненькая красавица питается одними крошками и цветочной росой. Каково же было выражение лица ухажёра, когда юная медведица доела третью порцию хорошо прожаренной крольчатины и попросила ещё… Юная Мормонт с трудом сдержала смешок, вспомнив, где находится. Сейчас явно было не до смеха.
Улыбка тут же исчезла с лица Лиры.
Девушка, оглядев рабочий кабинет короля, который, переместила свой взгляд на окно. Погода была мрачной, и, казалось, тучи готовы в любой момент пролиться дождём. Вообще, всё в последнее время было слегка угнетающим – лица людей, атмосфера, воины… Когда Мормонты только покинули Медвежий Остров, чтобы присоединиться к войску Короля Севера, война казалась Лире очередным волнующим приключением. Однако сейчас юная медведица поняла, что её мнение касательно этого кардинально изменилось. Теперь она начинала осознавать, что война – это толпы раненных, кровь, мёртвые враги и друзья, сожжённые дома крестьян на пути армий, плачущие вдовы, и везде смерть, смерть и смерть.
В последнее время северянке всё сильнее хотелось вернуться домой, на Медвежий Остров в большую деревянную усадьбу Мормонтов, свернуться калачиком на своей постели и быть подальше от всего этого.
Сколько же боли люди способны причинить друг другу, - думала Лира, переводя взгляд с Короля Робба на леди Кейтилин, - Даже самые близкие люди. Почему так происходит?
Молодая медведица этого не понимала и не могла понять – пока что её родные не разочаровывали девушку – всегда происходило наоборот. Лира частенько ссорилась с Мейдж или с Дейзи, да и вообще со всеми, кроме маленькой Лианны, но, всё-таки, она никогда не причиняла любимым боль.
Юная Мормонт мотнула головой, пытаясь отогнать тяжёлые мысли.
Вокруг и без того мрачно, - подумала она.

Отредактировано Lyra Mormont (2013-11-28 21:12:08)

Андрей Шенье взошел на эшафот.
А я живу - и это страшный грех.
Есть времена - железные - для всех.
И не певец, кто в порохе - поет.
Марина Цветаева "Андрей Шенье"
из цикла "Белый стан"

Руки Кейтилин, как две снежные птицы, легли на маленький Вестерос, окруженный деревянным морем дубового стола, на котором лежала карта. Подушечка безымянного пальца Кейтилин невзначай укрыла собой Винтерфелл – это вышло, конечно, случайно, она и не заметила, куда инстинктивно тянулись ее руки, ее материнские руки. Положить бы их на взмокший лоб горящего Винтерфелла – и лихорадка сразу отступит, всегда отступает, стоит маме прийти на помощь, это знают все дети, это знает даже ничейный Джон Сноу.

А на карте рассыпаны аккуратно вырезанные фигурки, рассыпаны почти симметрично, так, что даже дитя смекнет, что это не просто игрушки, а во всем этом кроется какой-то более важный смысл. Кейтилин видела дважды такой стол: во время Восстания Роберта Баратеона, тогда она робко поднимала глаза из-под крыльев рыжих ресниц на молодого мужа, и во время Восстания Грейджоя, тогда Кейтилин уже не была девочкой, тогда она уже была леди Винтерфелла. И вот снова война, будто мало их выпало на ее женскую долю, снова лязг железа, снова карты, тактики, стратегии и эти резные фигурки – символы вступивших в Игру престолов Домов: волки, львы, розы, башни-близнецы, кого только нет на этом погребении жизни, и, кажется, что все так просто – возьми да рассчитай, как заманить врага в ловушку, но все эти планы - вязь абстракции, мало имеющая общего с битвами. Дядя Кейтилин, Бринден Талли, был стратегом, превосходящем даже Тайвина Ланнистера, но что толку от этих зыбких планов, если всегда что-то пойдет не по плану. Брат, брат... Как же ты мог не послушаться Робба? Из-за тебя мы все в беде.
А как ты могла, Кейтилин Талли?

Говорят, Рейегар Таргариен был непобедим: он владел мечом, как никто другой, а пал от Баратеоновского молота – видите, на каждую силу найдется сила сильнее, вот и про ее сына, про Робба, говорят, что его нельзя убить. Но спросите Кейтилин, Кейтилин-то знает: убить можно любого. Рейегар Таргариен, Брандон Старк, Джон Аррен, наконец сам Роберт Баратеон и... Нед. Они ушли в звенящую вечность, и ничего не осталось на этом свете, только кости, да и те скоро истлеют. Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху – а что остается после?

Мне моего бессмертия довольно,
Чтоб кровь моя из века в век текла.
Арсений Тарковский "Жизнь, жизнь".

И вот перед Кейтилин – ее бессмертие, ее кровь и плоть, ее счастье и наказание, Король Севера, шутка ли! Она родила лорда, а вырастила короля – чудеса метаморфоз, да только радости от них никакой, само слово – Король – горчит, и Кейтилин страшно. Ей безмерно страшно, ведь она уже видела, что короли гибнут, как мухи. Кому - нож в спину, а кому - кабана в брюхо, что ж, каков игрок, таков финал. Смерть короля третьего Кейтилин видела видела своими глазами, а объяснить не могла, и с тех самых пор по ночам долго не могла уснуть, думая, неужели это и есть – Смерть? Безмолвная и беспощадная, она приходит и грубо забирает человека, а он даже не успевает понять, что происходит, Семеро, да неужели и Бран с Риконом заслужили ту же участь, что и узурпатор Ренли, и неужели ее младшие дети – не последние кровавые жертвы на алтаре этой войны. Кейтилин с болезненной нежностью смотрела на сына. Он был красив. Даже в горе он был красив, и уж точно он будет не из того сорта королей, которых жены любят по долгу, а не по велению сердца, а потому новую невесту найти ему не составит труда. В этой мысли не было холодной рассудочности, лишь трепетная любовь к сыну, который сейчас рядом с ней, а завтра снова уйдет на ратное поле.
Такими же, как Робб, могли вырасти Бран и Рикон, такими она их никогда не увидит – эта мысль била наотмашь. Их больше нет, рассыпалось, растворилось, истлело ее тихое счастье – впереди только проседь грядущей зимы. Хотелось прикоснуться к Роббу, почувствовать, как бьется жилка на огрубевшей руке, обнять, запустить руку в его темные волосы, чтобы чувствовать себя не так пусто, чтобы чувствовать, что он жив... Отними у Кейтилин Робба - и откажет разум, умолкнет сердце, ничего не останется кроме бездушного тела. И вот он, так близко и вместе с тем далеко  – Кейтилин боялась к нему подходить ближе, чтобы вдруг не почувствовать его жгучего раздражения, какое бывает у детей, когда им досаждают родители. Уж лучше она будет молча смотреть на него и безмолвно говорить самой себе "Ты видишь, он жив, он жив, твой первенец жив, он король", да повторять что угодно, лишь бы не тонуть в своем горе.
- Робб... - голос дрожал, как отпущенная тетива, - Робб, я прошу тебя...

замолчи

Она хотела просить его перестать, но вставшее поперек горла слово так и не вырвалось наружу, оставшись внутри, и Кейтилин, чувствуя, как новый прилив слез подступает к глазам, сжала одну руку в кулак, и тут же заныла старая рана. Пара секунд, всего пара секунд за которые Кейтилин пыталась снова сглотнуть горе и прийти в себя, длились не одну сотню лет, но вот хрупкое спокойствие было вновь приобретено, и Кейтилин выдохнула бессильное "Не надо".

- Миледи, оставьте нас, - не развернувшись до конца, бросила Кейтилин, хоть и не имела права приказывать подданным ее сына. В то же мгновение ослепило понимание совершенной глупости, еще одной в копилку последних, может, этой капли хватило бы, чтобы вышло из берегов терпение сына, и он поставил бы ее на место, сказал, что она не имеет права приказывать в его присутствии, ровно, как и Цареубийцу она отпускать права не имела. Да вообще не на что она права не имела, кроме слез и молитв – женщина, всего лишь женщина.
- Что ты такое говоришь, Робб? - на лбу Кейтилин блеснула молния еще одной морщинки, - не делай предложений, за которые потом придется отвечать, это я говорю о твоих словах леди Мормонт, - воспитание, чтоб его, воспитание не покинет Кейтилин и мертвую, - ты женишься. Ты действительно женишься, только, может, не прямо сейчас – долг памяти Рослин, - каждое слово, что камень, - род Старков не прервется, как не прервался в прошлой войне. Мы должны победить ради девочек, Робб, - она на мгновение умолкла, - помни участь детей Рейегара.
Вспышка воспоминания, выстрел из прошлого – в ушах звучит собственный звонко-обиженный, почти детский голос, которым Кейтилин убеждала Неда отослать Джона, тогда она тоже сказала ему об участи Элии Мартелл и ее детей, раздавленных молотом войны. И вот прошло столько лет, столько перемучено, пережито, расцвело и отцвело, а рядом уже и нет ее возлюбленного Неда, как и нет Брана и Рикона. А он – бастард – есть.
- А потому я прошу тебя, я умоляю тебя... Не ищи Цареубийцу, пусть будет произведен обмен, и ко мне вернутся Санса и Арья, я умоляю тебя, Робб.

"Даже если застрахованность от горя и впрямь высшая мудрость, была ли она у Христа?
По-видимому, нет. Кто, как не Он, возопил: "Для чего Ты Меня оставил?"
К.С. Льюис

А ведь он здесь родился. Семеро, целая вечность миновала с того самого дня, как Кейтилин Талли родила на свет маленького Робба, своего первенца, первого и ныне последнего сына, Неведомый, целая вечность, вы понимаете, вечность, самая настоящая, сплетенная из любви, нежности, радости и так жестоко разорванная, будто струны хрупчайшей из арф, целая вечность – а пролетела как миг. Арфа души Кейтилин тонко пела о счастье, дарованном Богами, пела, пока кто-то злой не перерезал вены ее инструмента, и тихо закровоточили, заплакали рваные струны, зная, что им не силах помочь ни один мастер этого мира. Говорят, будто нет боли, которую нельзя не пережить, а оно, может и так, только что Кейтилин без этой боли? Ножи режут сердце, соль – щиплет глаза, но не будь этого, что останется кроме безжизненного тела? Сильной – Кейтилин обещала быть себе сильной, она просила помощи и защиты у небес, она не желала сдаваться, но становясь сильной, она вместе с тем становилась пустой.
И только здесь, рядом с сыном, ее первым и, нет, нельзя об этом думать, последним сыном она чуть отпускала уздцы своей души и позволяла снова быть себе слабой, потому что с Роббом это нестыдно, гораздо стыднее было бы слукавить, ведь он ее сын, ее кровь, ее плоть, ее душа – Кейтилин уже давно жила не в себе, она жила в других, подобно долгой реке, что все свои силы отдает ненасытному морю, а семья как раз и была тем морем, в которое впадала Кейтилин, но что если она однажды пересохнет?

Сломано. Все было сломано, порушено, разбито вдребезги о серые камни бессмысленной войны, ибо всякая война бессмысленна, всякая война чудовищна и грешна, но, покуда ты прячешься за стенами своих иллюзорно нерушимых замков, то все кажется будто бы понарошку, будто бы игра или, может, песня, что скоро засмеется в тавернах, и даже груды чужих тел кажутся лишь песком, что просыпает сквозь ладони время, даже извергающая кровавую лаву битва остается сухой страницей истории, пока ты смотришь на это извне. Горячие слезы сострадания увлажняют щеки, а сердце тонко-звонко бьется у впечатлительных леди, но их страдания – лишь тени, далекие отзвуки настоящего горя.

- Робб, - Кейтилин едва услышала сама себя, одни только губы шевельнулись, прошептали, имя ее сына, ее мальчика, первого и единственного, такого взрослого, сильного, а вместе с тем – маленького и беззащитного. Он говорил, он сказал больше, чем она ждала, и она все хотела его прервать, удержать его руку, которой он так сильно ударил о стену, обнять, поцеловать, приласкать, утешить и утешиться самой, но пока Робб стоял спиной, она была не в силах приблизиться к нему в страхе, что он не примет ее любви сейчас, потому что ему больно, конечно, ему очень больно, не меньше чем ей, а мужчины не всегда хотят, чтобы кто-то видел их слабость. Может, потому он и отвернулся, как знать.

Он говорил, а она стояла, потерянная и несчастная, слушала его и прощала, конечно же, прощала, прощала за все, что он сказал ей сегодня чуть раньше, прощала за то, чего он еще не сделал.
- Я знаю, я знаю... - ответила она на его обещание сделать все возможное, - хоть ты не отец, - повторила Кейтилин за сыном, думая о том, что он был скорее похож на отчаянного, горячего Брандона, чем на своего родного отца, и это сравнение, что она так давно чувствовала, хоть и не могла признаться себе, пугало ее, - ты не отец, но ты – Старк, ты – его сын, его первенец, его надежда и продолжение, равно как и мое, - Кейтилин бережно взяла огрубевшие от меча руки сына и осторожно накрыла ладонью ту руку, которой Робб ударил по камню, - и не было еще дня, чтобы я не думала о тебе, не гордилась тобой, не молилась о тебе, Робб, и твой отец, он так любил тебя, - не позволив голосу дрогнуть, леди Старк мягко продолжила, глядя на сына снизу вверх и не понимая, когда он успел так вымахать, - и всегда верил в тебя, даже когда ты был еще крохотным, когда ты впервые взял деревянный меч в руки... Уже тогда мы гордились тобой, и сейчас... Мы оба с тобой наделали ошибок и столько потеряли, но ты сын своего отца, а он вместе с королем Робертом победил Таргариенов, когда ему было не многим больше чем тебе, - горькие воспоминания: и тоже начались в Риверране, - ты – все, что есть у меня, - в который раз за жизнь повторила она и чуть сжала руку и устало улыбнулась, - и пусть даже ты еще мальчик, но ты уже Король Севера, - слова снова жгли горло, - что сделано, то сделано – мы с тобой оба ошиблись несколько раз, и не думай, пожалуйста, о том, что тебе следовало взять вину на себя. Цареубийцу отпустила я, и мне за это держать ответ перед теми, кто спросит, - снова почувствовав, как сгущаются над ней тучи нелюбви и презрения, Кейтилин внутренне сжалась от мысли, что и Риверран теперь не ее дом, и здесь ей неспокойно, нехорошо, но не изменилась в лице, а только чуть вздохнула, - но не оставляй меня.
Не оставляй меня одну, не умирай, не отворачивайся, не забывай – будь рядом, и мне пока больше ничего не надо.
Но, конечно, она знала, что через несколько дней он отбудет в Крэг.
- Что до женитьбы, то мы можем не говорить об этом сейчас, но придет время, и я заговорю об этом с тобой снова. Твой отец женился на мне, еще не успев похоронить отца и брата, мы увиделись на свадьбе впервые. Но это было необходимо.

but the winds took my sails through the dark

Он пообещал, что никогда не оставит ее, но так обещал и Брандон, он сказал: «Я вернусь, и мы сразу поженимся», а вместо него вернулось его немое тело, на которое ей даже не дали взглянуть, что, может, конечно, к лучшему; это же обещал ей и Нед, она помнила, как он вернулся в Винтерфелл после грейджоевского восстания, и сперва все было хорошо, она, счастливая жена, встретила его с новорожденной Арьей на руках, все как положено, как надо, но потом, когда они остались наедине, у Кейтилин внутри что-то оборвалось, и она разрыдалась, а потом долго не могла успокоиться, все просила, чтобы он больше ее не покидал, не оставлял никогда, вот только он все равно взял и уехал к своему толстяку-королю. Она до сих пор не видела его тела.
Скоро уедет и Робб. Длинные щупальца безысходного страха вновь обвили ее хрупкую шею, с силой сдавили горло, и снова стало так плохо, так больно и холодно, будто что-то непременно пойдет не так, и жизнь переломится еще и еще, Семеро, она бы отдала душу за то, чтобы отправиться на Запад вместе с ними и ждать сына с поля битвы, пусть даже ей бы пришлось идти пешком и спать под открытым небом, только бы не расставаться, только бы не отпускать его туда, где может ждать смерть, Семеро, ну почему, почему она снова должна кого-то отпустить от себя…

почему

Робб отошел от нее и чуть передернул плечами. Еще бы, ему неприятно опять говорить о свадьбе, Кейтилин понимала его хорошо, лучше, чем тому казалось, она-то помнила, с как сама отнеслась к спешному союзу с младшим братом Брандона, когда она еще не успела снять траура по жениху, ее уже пытались кому-то перепоручить, как рыночный товар, с которым не хотели продешевить. Отец ей все объяснил, мягко, но убедительно посоветовал вытереть слезы и готовить приданное, потому что в девках ей ходить оставалось недолго – Эддард Старк был уже в пути, так отец сказал, и было в этом что-то неловкое, почти обидное, но она, разумеется, лишь покорно кивнула и проглотила печаль, как, наверное, сделал тогда и Нед. Возможно, и он не желал на ней жениться, у него была та, кого он хотел видеть подле себя в Винтерфелле – точно Кейтилин не знала, но как сейчас помнила холодную ярость в его серых глазах, когда она спросила о матери Джона, видимо, что-то да значила та женщина, Семеро, сколько лет миновало, а она не может забыть его стальной голос, его тяжелые руки и режущий взгляд.
Эддард был мертв; Брандон был мертв; Рикон был мертв – а Джон

жив

И только уважение к мужу и страх перед непониманием сына останавливали от несправедливого «Это он должен был умереть».

- Не Фрейи, не Фрейи, - торопливо сказала Кейтилин, - конечно, нет, но мы найдем тебе новую супругу, - добавила она, подумав, что звучит почти как «найти новую лошадь», - я подумаю об этом, милый, - а ведь совсем и не знала, кому предложить ему в невесты.
Тем временем он отвернулся и вдруг сказал, что у него мог бы родиться сын, и сердце снова защемило от воспоминаний о Риконе и Бране, будто наступили на трещины, и те снова поползли по хрупкой плоти, ее маленькие любимые мальчиков, которых она малодушно оставила в Винтерфелле, Матерь Всеблагая, это ей стоило погибнуть там, не им, не ее славным деткам, только не им, нет… Эти раны не затянутся, о, нет, никогда, ей вечно ходить с вспоротым сердцем, ведь, понимаете, у нее было пятеро сыновей и дочек, а осталось всего трое, двух не было рядом, об одной не было вестей; Боги, как можете вы быть такими жестокими? Кейтилин, откровенно говоря, была безразлична маленькая королева – она была всего лишь ценой за переправу в Близнецах, и пусть славная дочка Уолдера Фрейя успела тронуть душу леди Старк, сейчас воспоминания о ней были, что печальный сон, и сожалела Кейтилин о ней лишь потому, что та могла дать Роббу сына.
Или дочь. Но кто вспомнит о девочке на войне. Вот и о Рослин у Кейтилин не было сил думать, хоть она и поставила, как полагается, за дитя свечу, думая о том, на какие страшные муки они обрекли ни в чем неповинное девочку: юная Рослин, такая же водная дева, какой была некогда Кейтилин, маленькая речная рыбка, венчанная тяжелой короной, погибшая в стенах чужого замка, да и просто обманутая в своих мечтаниях девочка, Кейтилин знала, понимала Рослин, сама ведь была когда-то такой, но она вымолила свое счастье у Богов, а бедная Рослин – нет.

- У тебя будет еще много сыновей, Робб, я уверена, ты переживешь меня и отца, у тебя будет прекрасная молодая жена, дети, мы вернем сестер, все будет… - она очень хотела сказать «как прежде», но споткнулась об эти глупые слова и едва слышно выдавила, - хорошо.
Если часто повторяешь сама – можно поверить, что так и будет, потому что вера, она куда-то делась, осталось только желание мести и липкое отчаяние, а надежда на лучший исход – задушена в тот час, что Кейтилин получила письмо о гибели Рослин и сыновей, потому оставалось только повторять, просто повторять спасительные слова, может, хоть они ей как-то помогут. Может, пройдет время, и она сможет говорить о Неде и сыновьях без дрожи в голосе, может, однажды она увидит девочек, может, еще понянчит внуков, проживет много лет, хотя зачем, может, увидит, как хорошеют дочери, как мужает Робб и его сыновья, как возвращается лето на промерзшие земли Вестероса, может, может, может…

однажды

И вдруг прозвучало то, чего она не ждала и в то же время предчувствовала, боялась – Робб захотел ее отослать. Смешно было надеяться, что после содеянного ею, сын станет доверять ей сильнее, или найдутся в Риверране те, кого огорчит отъезд леди Старк, она это знала, но все же очень хотела избежать, потому что Белая Гавань – это ведь далеко, очень далеко; ближе – к мертвым сыновьям и дальше – от Робба и девочек.

- Нет… - выдохнула Кейтилин, она не знала, кому сопротивлялась сейчас: себе или сыну, но все же не сдержалась, - ты… Да что мне может грозить в Риверране, Робб? Это же дом моего отца, я здесь выросла, неужели ты думаешь, кто-то причинит вред матери короля? Они могут презирать меня, пусть так, это их право, но они уважают и бояться тебя, меня никто не тронет, а ты… ты отсылаешь меня в Белую Гавань, но это же… это же не наш дом, - нашего дома вообще больше нет, - как я смогу жить там, зная, что ты где-то на западе, Робб? Я сойду с ума там, у меня же больше никого и ничего нет, Робб, кроме тебя, дяди, брата и отца, он сейчас умирает, дай мне облегчить ему путь на тот свет, а что будет, если у меня отнять вас? – Кейтилин чувствовала, как у нее начинает дрожать голос, но она подавила в себе желание плакать и предложила, - если ты так хочешь, чтобы я уехала, позволь помочь тебе, я могу поехать на переговоры: Хайгарден, Дорн, Старомест, Орлиное гнездо, я могу попросить Лизу о помощи… только скажи, может, если я буду что-то делать, мне будет чуть легче, но быть узницей в Белой Гавани… - Кейтилин бросила умоляющий взгляд на карту в надежде, что та ей поможет, - и потом. Как я доберусь туда? Путь в нее лежит через ров Кайлин, а он занят Железнорожденными, а пока я доберусь морем – зима успеет кончиться, да и корабли моего отца не предназначены для того, чтобы на них плыть по морю… Я знаю… Знаю, что ничем не могу помочь тебе, но позволь мне делать для тебя хоть что-то, я могу снова поехать к сестре, Ланнистеры убили ее мужа, я постараюсь ее уговорить выдвинуть войска на запад, может, она послушает меня, - хотя Кейтилин совсем не была уверена в этом, - а у лорда Мандерли я ничем не смогу быть полезной тебе, и я там даже никогда не была, я почти все годы провела в Винтерфелле, - сама не заметила, как ее тон стал умоляющим, каким она не говорила ни с кем, из тех кого видела недавно, ни с братом, ни с его подданными, ни с Бриенной и тем более Цареубийцей, все привыкли, что леди Старк не жалеет льда в голосе, а тут вдруг просит, - к слову, Винтерфелл, - она схватилась за спасительный канат, чтобы уйти от разговора, - покуда ты не женишься, и твоя новая супруга не родит тебе наследника, тебе необходимо решить, кому перейдет Север в случае твоей… - слово не желало рождаться, оно упорно не выходила наружу, пока Кейтилин не сделала над собой усилия и не сказала этого, едва разжав губы, - смерти. Завещать его Сансе опасно, ее могут выдать замуж в любой момент, может быть, Арья?