Безжалостное огненное солнце наконец скрылось за горизонтом, и в прозрачных сумерках уже начинали вспыхивать острые искры звезд, небесных коней, окружая свою мать, белогривую луну, едва успевшую начать свой неспешный путь по синей равнине неба. Кхаласар стал в низине, между двух холмов, где в тени деревьев и вблизи ручья кочевники должны были провести пару дней, отдыхая от изматывающих лучей палящего солнца.
Почти все дотракийцы разошлись по шатрам, откуда то и дело доносился смех или стон: изнуренные жарким днем и долгой дорогой мужчины после сытного ужина развлекались с женщинами и рабами. Кони стояли чуть поодаль, их силуэты то и дело смещались, слышалось фырканье и  негромкое ржание. Вокруг стана дотракийцев догорали несколько высоких костров, возле одного из которых маленькая кхалиси и застала своего мужа.
Дрого сидел на земле, подперев кулаком подбородок, и неотрывно наблюдал за тем, как озорные искорки то и дело вырывающиеся из объятий могучего пламени, взмывали вверх, к звездам, словно желая догнать их на той немыслимой высоте и опалить гриву кобылице-луне. Кхалу не хотелось спать, он думал о том, что впереди у его кхаласара долгий и непростой путь, о том что народившийся накануне гнедой жеребенок слишком слаб и его придется убить не дожидаясь следующей луны, о грядущих переменах, о предстоящем новом дне, и, конечно, о своей серебровласой кхалиси. Будучи все время своей жизни окружен верными дотракийцами, Дрого почему-то только сейчас по-настоящему осознал, что он не одинок.
Мужчина увидел, как покачнулся полог широкого шатра, и в отблеске звезд и дотракийских костров появилась его жена. Маленькая, светлокожая, хрупкая, как ребенок, она приблизилась к кхалу и улыбка озарила её круглое личико. Дрого посадил Дейенерис к себе на колено и, обняв серебровласую, с немалым удивлением выслушал её просьбу. Дотракиец уже успел понять, что эта чужеземная красавица кроет в себе немало секретов, а её желание научиться искусству боя только убедило кхала в том, что его кхалиси – совершенно особенное существо.
- Луна моей жизни желает, чтобы я научил её биться? – Дрого улыбался, глядя в лиловые глаза своей красавицы-жены, но в его голосе и его взгляде не было ни капли насмешки. – Ты страшишься, что я не смогу защитить тебя?
Его правая рука привычо сжимала рукоять аракха, а левой он крепко обнял Денни за талию, давая ей почувствовать силу непобедимого кхала. Желание серебровласой ничуть не обидело, но приятно удивило Дрого. Жена дотракийца ни разу не проигравшего в сражении должна уметь обращаться с оружием, это делает её достойной своего мужа. Тем более кхалиси обязана уметь держать себя в бою.

Кхал слушал свою жену внимательно, неотрывно глядя в её светлое лицо, на котором плясали сейчас тени дотракийского костра, придавая ему какую-то особую, мистическую прелесть. Серебровласая кхалиси, Луна его жизни – еще так недавно она казалась ему несмышленым и кротким ребенком, а теперь в словах этой девочки было столько решимости и настойчивости, столько уверенности, столько стали. В этот вечер Дейенерис выросла в глазах своего мужа в настоящую кхалиси.
Речи девушки воодушевили Дрого, но все же заставили его нахмуриться, тяжело задумавшись о том, что, возможно, рано или поздно действительно придет день, когда он не сможет больше оберегать свою маленькую кхалиси.
Всякий дотракийский вождь по природе своей, в первую очередь, все-таки воин, его жизнь полна сражений и битв, и всякий раз, когда коса, украшенная множеством звонких колокольчиков, отрастает, миг погибели подползает ближе. Как степная гадюка, что таится в камнях, скользя на брюхе по горячей земле, смерть следует за кхалом все время и неминуемо настигнет его, возведя погребальный костер и сопроводив отважного в страну Великих Предков. Что станет с кхалиси, если он погибнет? Примет ли её кхаласар, согласится ли последовать за ней, как за своей хозяйкой и предводительницей? Дрого тяжело вздохнул, на его глаза легли тени. Дейенерис права, ей необходимо научиться искусству боя, этим она только больше укрепит свой дух, и кхалакка, когда-нибудь явленный ею на свет, будет силен и отважен, а жизнь его – полна славных побед и богатой добычи.
Кхал нежно улыбнулся серебровласой, поднимаясь со своего места и поднимая девушку вместе с собой. Он поставил её напротив себя и  достал из-за пояса свой аракх, тот самый, что подарил ему Кохолло в день свадьбы с Дейенерис.
- Я научу, - голос кхала прозвучал гулко в ночной тишине. – Но Луна моей жизни отныне не смеет больше страшиться ни зноя, ни мрака, ни лютого врага. Ни даже собственной смерти. Кхалиси должна быть сильной.
Дрого протянул свой меч рукоятью вперед, желая, чтобы Дени взяла его.
- Ты уже видела этот аракх, в день нашей свадьбы, - напомнил он. – Посмотри, как сверкает лезвие, как украшена золотом его рукоять.
Клинок действительно был прекрасен: искуснейшая работа, удивительное изящество для такого грубого оружия, как аракх. Изогнутое лезвие ловило отблески огня, и тени испуганно трепетали в плену безупречного острия, выплясывали немыслимые фигуры на золоченой рукояти, и казалось, что клинок хищно скалится в ночном полумраке.
- Эта красота восхищает, - Дрого перевел взгляд на лицо кхалиси, и аракх отразился в его темных глазах. – Меч отнимает чужие жизни и бережет твою. Ты должна чувствовать его так, словно он –часть тебя, словно вы родились вместе и вместе должны пройти весь жизненный путь. Ты должна слышать свой клинок, кхалиси.
Дрого отпустил меч и отошел назад на пару шагов, не сводя глаз с Дейенерис. Аракх, должно быть, был тяжел для маленькой кхалиси, но дотракиец знал, что она с этим справится. Он хотел, чтобы она вволю насладилась красотой и изяществом этого меча, прежде чем осознает, что в её руках – сама смерть.
- Внимательно смотри, кхалиси, - повторил Дрого. – Аракх – брат дотракийца.
Шум в стане почти совсем затих, и даже кони не фыркали и не жевали громко пожженную солнцем траву. Над степью нависла густая, глубокая ночь, и только белогривая кобылица-луна наблюдала теперь за кхалом и его возлюбленной женой, взирая со своего темного пастбища. Спал кхаласар, спала одинокая степь, и седой ковыль, почти приникнув к земле, сонно шептал ей свои старые сказки.
- Пробуй, кхалиси. Нападай на меня.
Дрого широко улыбнулся и развел в стороны сильные руки, приглашая возлюбленную сделать первый шаг.

- Нет, - кхал покачал головой. – У этого клинка нет имени. Но мне нравится  такая традиция. И тебе стоит подумать, как ты назовешь свой, когда он у тебя появится.
Дрого улыбнулся, подумывая о том, что, возможно, Дейенерис действительно нужно будет подарить собственный аракх, который будет легче и немного короче этого, чтобы маленькой кхалиси проще было справляться с ним. Но это будет позже, а сейчас пусть она поймет, что держать в руках оружие – не развлечение, а большая ответственность и нелегкий труд. Мужчине стало интересно, как бы Луна его жизни назвала свой меч, если решит последовать традиции воинов своей Родины. Сами дотракийцы не давали имен ни коням, ни клинкам, ни даже некоторым рабам, но Дрого подумал, что желание серебровласой соблюсти традиции своего племени достойно уважения.
Он внимательно наблюдал за тем, как девушка приняла воинственную позу, сосредоточенно готовясь к удару. Все-таки аракх был очень тяжел, кхал видел, как напрягаются тонкие руки Дейенерис, как невольно чуть сгибаются её колени, как все её по-детски хрупкое тело пытается компенсировать вес меча. Конечно, аракх больше предназначен для конного воина, благодаря изогнутому лезвию, особенно удобно наносить косые удары, находясь выше противника, но стоя все-таки на земле, кхалиси выбрала верный удар.
Лезвие со свистом рвануло звенящий тишиной ночной воздух, сверкнув перед Дрого на расстоянии вытянутой руки, Дени чуть качнуло и повело в сторону, но упрямая девчонка поймала равновесие и удержалась на ногах. Дотракиец улыбнулся уголками губ, не сводя с жены внимательного взгляда.
- Интересно, кого ты пыталась убить? – улыбка на его лице стала шире, он приблизился к Дейенерис и теперь смотрел на нее сверху вниз. – Ты выбрала хороший удар, им можно легко убить противника, но куда он был направлен? Ты сражалась с призраком?
Дрого обернулся в ту сторону, куда кхалиси пробовала нанести свой самый первый в жизни удар, разводя руками.
- Нападай на меня, кхалиси, - твердо произнес он, снова оборачиваясь к девушке. – Удар без цели – не удар. В твоих руках – оружие, выкованное из стали, для того, чтобы убивать, а не ветхий сухой прут, какими играют дети.
Его взгляд впился в лицо Денни остро, из-под густых темных бровей кхала сверкали отблесками костра темные глаза, не осталось и следа от усмешки. Дрого вовсе не желал напугать Луну своей жизни, но если она желает хоть немного приблизиться к званию воина, она должна быть тверже стали собственного клинка. Кхаласар признает предводительницей женщину только в том случае, если она не уступит ни в чем самому кхалу, а раз уж Дрого за тридцать лет своей жизни не проиграл ни одного сражения, то маленькой Дейенерис придется очень постараться, чтобы не уступить ему. И отчего-то ему казалось, что у неё хватит сил.
- В твоих руках оружие, - повторил он. – И твоя цель – я.
Он снова чуть отошел от жены и, выпрямившись и расправив широкие плечи, кивнул ей.
- Нападай снова. И помни на сей раз, что твоя цель – великий кхал, не проигравший ни одной битвы. Как знать, может, ты станешь первой, из-за кого я укорочу свою косу.
Он улыбнулся девушке и, словно в подтверждение его слов, бубенцы в черных волосах потревожили тишину россыпью нежного звона.

Дрого смотрел на девушку, как завороженный. Что-то поменялось в лице кхалиси, что-то появилось в ее лиловых глазах, от чего она перестала казаться луноликой царевной. Её движения не были точны и безупречны, но в них читались уверенность и внутренняя сила, достойные воительницы. Тени огня рвано легли на её лицо и плечи, словно боевая раскраска, по-детски пухлые губки поджались, и видно было, как Дейенерис копит свое напряжение и злость. Кхал прищурился, внимательно наблюдая за каждым движением мышц, за каждым вздохом, за каждым взглядом серебровласой. Она не единожды гордо звала себе Бурерожденной, и сейчас Дрого готов был поверить в это.
Выжидая удара, он не двигался, даже не моргал, и только колокольчики в волосах тихонько позвякивали от ночного ветра. Он стоял прямо, чуть подсогнув колени, готовый к нападению, но когда Дейенерис, издав боевой клич, сорвалась с места, кхал на мгновение даже замешкался. На него бежала, высоко подняв аракх, который теперь и не казался для нее уж слишком тяжелым, Луна его жизни, готовая нанести свой первый настоящий удар. Казалось, в этот момент от детской растерянности на ее лице не осталось и следа, и Дрого невольно задумался: он забрал её невинность сейчас, здесь, в стане спящего кхаласара, а вовсе не тогда в долине, возле ручья, в ночь после свадьбы…
Трепещущий ночной воздух колыхнулся возле его шеи, когда кхалиси приблизилась и резким движением опустила изогнутый клинок, нанося диагональный удар сверху вниз. Таким ударом можно, удачно попав в сочленение шейных позвонков, снести голову даже самому сильному мужчине, или, вогнав острие в надключичную впадину поглубже, перерезать артерию, и противник быстро истечет кровью. Вряд ли Дейенерис осознавала все это, вряд ли она вообще когда-нибудь причиняла физическую боль живым существам. Но сейчас она была охвачена тем самым духом битвы, что может спасти жизнь в реальном бою.
Дрого отступил назад на полшага, чуть разворачивая корпус, пропуская кхалиси вперед, но сделал это на долю секунду позже необходимого, и аракх слегка задел плечо, вспоров кожу концом острия. Рассеченная плоть побагровела, на ранке выступили пунцовые капли.
Шум пробудил табунщиков, несколько дотракийцев вышли из шатров и, увидев происходящее, сперва оцепенели от непонимания. Один из кровных всадников метнулся было к кхалиси, но Дрого сделал запрещающий жест рукой и грубо бросил:
- Annakhat! Yer ofrakhi khaleesi.
На лице предводителя застыла опасная улыбка, и  дотракийцы замерли онемевшими зрителями, а кхал, неотрывно глядя в лицо серебровласой, снова встал прямо перед ней.
- Ещё, - велел он. – И не останавливайся до тех пор, пока руки не откажутся держать меч.

Игра их закончилась довольно быстро. Дрого поймал Дейенерис на последнем ударе, и, слегка проведя в сторону, отпустил, снова принимая оборонительную позу. Но девушка устала, до предела выложившись в своей самой первой битве, и не удивительно: она сражалась с собой. Кхалиси не удержала равновесие и, потянутая вниз тяжелым аракхом, опустилась на колени. Дрого приблизился к жене, глядя на нее с огромным уважением: теперь он точно знал, эта девочка достойна своего места впереди кхаласара. Она билась отважно, даже не умея толком держать в руках меч, она пересилила страх причинить боль, а значит, признала свое право на силу.
Дрого наклонился к серебровласой и улыбнулся ей. Он молча помог ей подняться, а потом взял свою кхалиси на руки. В его объятиях она снова стала казаться маленькой и невинной, но Дрого знал, что никогда уже не забудет того огня, что вспыхивал в лиловых глазах всякий раз, когда Дейенерис заносила аракх. Сегодня ночью она стала другой.
- Аffa, - произнес он еле слышно. – Affa, Zhey jalan atthirari anni…
Не глядя на перешептывающихся дотракийцев, кхал направился в свой широкий шатер. Он нес свою кхалиси с большой осторожностью, трепетно обнимая её, желая успокоить разыгравшуюся внутри неё бурю, но сам внутренне ликовал. Он и представить себе не мог, как хороша будет его избранница, когда позволит выйти наружу всем своим страхам, когда позволит себе победить их. Как сверкали её глаза, как бушевала в них буря! Как её нежное тело изгибалось в прыжках, как напрягались мышцы, какой сильной была девушка этой ночью, какой дикой, отчаянной. Никогда прежде Дрого испытывал ни к кому такого непреодолимого притяжения.
Он опустил кхалиси на устеленное мягкими шкурами ложе и присел перед ней, неотрывно глядя в измученное лицо.
- Ты не убила кхала, ты убила страх, - он провел ладонью по щеке девушки. – Для кхала честь разделить с тобой место впереди кхаласара.
Он приблизился и поцеловал Дейенерис в губы. Усмехнувшись и хитро прищуривая черные глаза, он повел в её сторону плечом, демонстрируя порез, полученный сегодня от кхалиси. Он был не слишком глубок, но кровь еще ярко проступала на медного цвета коже дотракийца, а края раны вздулись пунцовыми полосами.
- Я буду гордиться этим шрамом, - он взял Дейенерис за руку и положил её ладонь себе на плечо. – И сейчас я хочу тебя больше, чем когда-либо, - абсолютно честно признался Дрого.

Кхал с интересом и умилением наблюдал за тем, как маленькая кхалиси суетливо шарит по всем углам и сундукам, разыскивая чистые тряпицы, чтобы перевязать ему плечо, на котором и была-то лишь небольшая ранка. Дрого усмехнулся: все-таки его чужеземная женщина еще не осознала окончательно, в какой мир она попала, став кхалиси, еще не видела она настоящей крови, зияющих глубоких ран, разрубленных тел, еще корчащихся в агонии... А ведь для него война – значительная часть жизни, и, как бы ни стремился кхал уберечь свою Дени, серебровласой предстоит узнать о ней все, рано или поздно.
Дотракиец встал на её пути, не давая пробраться к кадушке с теплой водой, на краю которой висела льняная тряпица. Его огромная, горячая ладонь легла на плечо Дейенерис, он заглянул в её обеспокоенные, почти испуганные глаза. Кажется, его забава и впрямь расстроила кхалиси. Дрого нахмурился: он ожидал совершенно другого.
Великий кхал хорошо помнил, как в годы своего детства, будучи еще маленьким кхалаккой, он часто сражался с отцом, великим кхаллом Бхарго, и тот, бывало, поддавался сыну, позволяя наносить себе такие же несерьезные раны. И Дрого помнил свой восторг, когда отец его, невероятного роста дотракиец, которого мог вынести не всякий конь, могучий силач, напоминающий своей мощью степного быка, демонстрировал ему, неуклюжему и долговязому мальчишке, неаккуратно сплетавшему наскоро тогда еще тонкую косу, результат их игры – очередной пунцовый шрамик. И пусть такая ранка затягивалась уже на следующий день, и Дрого прекрасно понимал, что его великий отец поддается, внутренне он всякий раз ликовал, завидев кровавый мазок на остром лезвии своего аракха.
Мужчина вздохнул и, покачивая головой, лукаво улыбнулся Дейенерис.
- Кхалиси не слышала своего мужа? – он хитро прищурился. – Если бы я хотел лекаря, то позвал бы знахарку или евнуха. Но я хочу мою кхалиси.
Его ладонь скользнула по плечу девушки, и остановилась около груди. Дрого с удовольствием смотрел на слегка напрягшиеся и теперь отчетливо различимые под тонкой тканью соски кхалиси, и улыбка на его будто бы выточенном из бронзы лице становилась шире. Мужчина поднял кхалиси на руки, неотрывно глядя в лиловые глаза, и медленно опустил на ложе, устланное мягкими шкурами и шелками.
Дрого посмотрел на то, как серебряные волосы Дейенерис разметались по мягким подушкам, и, наклонившись, поцеловал кхалиси в губы.

Дрого наклонился к кхалиси, упираясь обеими ладонями в покрывало из мягких шкур, чувствуя, как теплый мех скользит между пальцами. Руки Дейенерис ловко расплетали его длинную косу, один за другим снимая звонкие колокольчики. Ему нравилось, когда девушка прикасалась к его волосам, нравилось, когда она перебирала их по прядям и когда ловко сплетала в тугую косицу, это превращалось в настоящее таинство, почти мистический ритуал.
Великий кхал улыбнулся, когда Бурерожденная  сняла последний бубенчик, и черные, как вороново крыло, волосы осыпались на его спину и плечи. Она лежала под ним, на мягких шелках и подушках, глядя смиренно и томно своими неземными фиалковыми глазами, и этот взгляд пробуждал такую бурю в сердце дотракийца, что он, казалось, и вовсе уже не принадлежал себе. Не отводя опьяненного взора от лица кхалиси, Дрого настойчиво потянул вниз её одежды, обнажая округлые плечи и нежную грудь, трепещущую от сбивчивого дыхания, а потом положил ладони на тонкие запястья девушки и развел её руки в стороны, медленно, но настойчиво. Он желал кхалиси до одури, до шума в ушах, но  растягивал каждое мгновение этой мучительной неги.
Никогда прежде с ним не бывало такого, кхал привык брать своих женщин грубо и быстро, сзади, не ожидая от них ни взаимности, ни благодарности. Это не только снимало накопленное напряжение, но и помогало утвердить его статус, ведь он – вожак, главный жеребец своего табуна, и под ним окажется всё, чего он возжелает. С Дейенерис было иначе. С самой первой их ночи Дрого не хотел, чтобы девочка боялась его. Однако он долго не понимал, что нужно её хрупкому телу, чтобы сладостная дрожь сковала ноги, заставила спину выгнуться напряженной тетивой, а с губ сорвался стон, или, может быть, даже крик, но крик полный сладости и восторга, без отзвука боли и неприязни. Он не понимал и действовал поначалу все так же грубо и монотонно, но серебровласая тогда не оттолкнула его. Дейенерис была терпелива, училась понимать своего мужа, хоть он и был немногословен и, часто, отстранен, и всё-таки ей удалось зацепить в нем что-то очень глубокое, скрытое от чужих глаз. И великий кхал научился быть благодарным.
Он наклонился ближе и жарко поцеловал напряженную шею девушки, прижался к ней плотно, демонстрируя свою силу и свое желание. Дрого прикрыл глаза, вдыхая одуряющий аромат нежной кожи, - так волшебно не пахла ни одна из его женщин, - поцелуи посыпались ниже, на грудь. Мужчина готов был кричать от терзающего его вожделения, но все же опускался ниже, к животу Дейенерис, окончательно стягивая с неё одежды, целуя её округлые бедра и напряженные колени. Наконец-то он начал понимать, чего хочет его маленькая кхалиси.

Дрого с удовольствием наблюдал за тем, как его кхалиси, томно закатывая глаза, ерзает на мягких шкурах, как она стонет от сладкого нетерпения, извиваясь под ним, и от этого зрелища желание захлестывало его горячей волной и пьянило не хуже самого дорогого вина. Сегодня девочка показала Дрого, какой отчаянной и отважной она может быть, доказала свое право ехать подле него во главе кхаласара, а теперь готова была отдаться ему со всей страстью, со всем удовольствием… Дрого внутренне ликовал: этой ночью он покроет другую Дейенерис, истинно Бурерожденную, заново открытую им.
Дрого был более не в силах бороться с желанием, он чуть отстранился от девушки и, резко сдернув свой широкий пояс, услышал, как громко звякнул в сброшенных ножнах его аракх. Губы кхала изогнулись в улыбке, он спешно снял штаны и, прижавшись наконец своим телом к изнывающему в жаркой неге и такому желанному телу возлюбленной, горячо шепнул её в самое ухо:
- Ты все же сумела поразить меня этим клинком, и он станет твоим… ты дашь ему имя, как делали твои предки, - дрожащими руками он крепко прижал к себе Дени и слегка прикусил нежную кожу на её плече. – Он станет твоим… но только на рассвете… А пока ты - моя...
Дрого глухо зарычал, стараясь проникать в свою женщину медленно, не делая резких толчков, стремясь уловить каждое ответное движение её пылающего тела. Он чувствовал, как прижимаются к его груди её напряженные соски, чувствовал острые коготки на своих плечах. Ему нравилось видеть, как капельки пота, словно горячий воск, скатывались с её шеи, в нежном отблеске свечей её кожа, едва тронутая солнцем дотракийских степей, приобрела медовый оттенок. То и дело кал впивался губами в раскрасневшиеся от возбуждения губы Бурерожденной, то и дело сталкивался взглядом со взглядом её неземных фиалковых глаз, раз за разом проникая глубже, начиная двигаться быстрее и резче, стремясь почувствовать весь её огонь. Сейчас он готов был верить, что она – от крови Дракона.
- Ale,  anni khaleesi, аle… Аfazh … аle…