Дрого снова поравнялся с Дейенерис, чуть придержав коня рядом с её серебристой кобылкой. Мысли кхала были омрачены стычкой с кровным, и тень легла на его хмурое лицо, сделав черную бездну глаз еще опаснее и страшнее. Он чуть отпустил узду своего жеребца, поворачиваясь к кхалиси.
Девушка съежилась в седле, как птенец, попавший в бурю, и, казалось, стала еще меньше и хрупче, чем прежде. Узкие плечи едва заметно подрагивали, и на щеках поблескивали влагой дорожки слез. Дрого нахмурился пуще прежнего, решив, что Денни напугана его ссорой с Квото, и едва успевшая уняться волна ярости в его груди снова поднималась, грозя выплеснуться безудержной бурей. Слова кхалиси не понравились ему: неужто и она тоже сомневается в его решениях? Неужто думает, что он отступится только лишь из-за спора с кровным всадником? Дрого отвернулся, устремив взор прямо перед собой.
- Квото редко смотрит дальше собственного члена, - пробасил он. – Всё, что он не может покрыть и забрать себе, он считает ненужным. Но разве только Квото следует за великим кхалом? Или, может быть, Квото сам великий кхал?
Тон Дрого изменился, он развернулся к Дейенерис и, схватив за узду её Серебрянку, приблизился к девушке почти вплотную, и приподнял её голову за подбородок, прямо глядя в испуганные лиловые глаза.
- Я – Дрого, сын Бхарбо, великий кхал дотракийского народа, не проигравший ни одной битвы, и за мной следуют всадники и кхалиси, - он говорил тихо, медленно выговаривая каждое слово, но речь его от этого звучала только еще более устрашающе. – Моему слову подчиняются здесь, Луна моей жизни.
Кхал криво усмехнулся и провел рукой по бледной щеке Дейенерис. Он не желал пугать свою кхалиси еще больше, но её слова задели Дрого, будто она усомнилась в нем, испугалась, что преданности его всадников не хватит для завоевания обещанного ей Железного стула. Кхал покачал головой и поцеловал девушку в губы, отпуская поводья ее кобылицы.
Мужчина собирался еще что-то сказать, но вдруг услышал шум позади. Караван смешался, всадники суетливо притормаживали коней, оборачиваясь. Послышались женские крики и лязг железа, а дурное предчувствие резко хлестнуло кхала по нервам, он резко развернул жеребца и погнал его в конец кхаласара, вслед за успевшим обогнать его Кохолло.
А в самом конце вереницы каравана разъяренный Квото жестоко расправлялся с рабами. Он резал их одного за другим, безжалостно и хладнокровно орудуя своим аракхом, бесцельно и безнаказанно убивая, должно быть для того, чтобы хоть как-то досадить кхалу. Дрого увидел, как повалился на землю худой лхазярянин, безвольно откинув наполовину срубленную с плеч голову, а следом за ним – пожилая женщина, истошно вопя и в панике хватаясь за вспоротый живот. Рабы в испуге метались, пытаясь скрыться от гнева Квото, но то и дело кто-то из них падал на землю, убитый или покалеченный дотракийцем.
Дрого зарычал от ярости, хватаясь за рукоять своего аракха: он должен был догадаться, что опозоренный кровный не простит обиды. Квото – настоящий варвар, безудержный и жестокий, он никогда не смирится с тем, как Дрого унизил его, так легко свалив с лошади. Кхал уже было собрался преподать Квото последний урок, но Кохолло снова опередил его, выехав прямо перед ним с уже занесенным для удара аракхом. Он рубанул дважды, но Квото легко уклонялся: изворотливый и поджарый, он был ловчее старого грузного дотракийца. Мгновение – и Кохолло, захрипев, повалился с коня, сраженный точным ударом.
От вспыхнувшей злобы у Дрого потемнело в глазах. Он взревел, как дикий степной бык, и спрыгнул с коня прямо на Квото, сваливая того на землю. Аракх выпал из руки кровного, а кхал, крепко обхватив дотракийца могучими руками, страшно оскалился и одним резким движением свернул ему шею, хрустнув позвонками, словно сухим стеблем тонкого ковыля. Квото повис в его руках, как безвольная кукла, и Дрого с отвращением бросил кровного в дорожную пыль.
В висках все еще пульсировала кровь, разгоряченная азартом быстрой схватки, когда Дрого приблизился к едва дышащему Кохолло, и опустился перед ним на колени. Старейший и самый верный из его кровных всадников умирал. Рассеченная грудная клетка зияла страшной раной, темная кровь, пузырясь, с хрипами вырывалась из полуоткрытого рта, дотракиец страшно вращал помутневшими глазами. Кхал не верил тому, что видел перед собой: старый Кохолло, присягнувший на верность будущему кхалу еще при его рождении, защитник и наставник Дрого, он не единожды спасал его, когда тот, будучи еще юным кхалаккой, попадал в беду. Дрого не помнил своей матери, но Кохолло всегда был рядом, всю его жизнь, бок о бок в битвах и на праздничных пирах, суровый и молчаливый, он всегда поддерживал кхала, готовый всюду следовать за ним, и вот теперь он умирает в дорожной пыли, сраженный ударом такого же кровного всадника.
Кохолло затих, и только остекленевшие глаза его остались открытыми. А Дрого так и сидел неподвижно, сжимая кулаки в безмолвной ярости, в окружении перепуганных рабов и кучки пребывающих в смятении всадников, среди трупов и еще теплой крови. Странное чувство, холодное и скользкое, подбиралось к желудку, словно сжимая внутренности когтистой лапой, сбивая дыхание, заставляя конвульсивно содрогаться все тело. Страх? Дрого уперся кулаками в землю, так словно пытался продавить её, слыша скрежет собственных плотно стиснутых зубов. Впервые в жизни он начал понимать, каково это, когда остаешься один.
Отредактировано Drogo (2013-09-27 09:50:50)