Когда Тирион был маленьким короткоруким и коротконогим мальчиком, он каждую ночь плакал. Когда стал постарше - бессильно скрипел зубами в подушку, проклиная весь свет, и, прежде всего, себя самого за то, что не смог, не сумел родиться таким, каким ожидалось. Отец всегда говорил, что он обожает выделяться, причем, не лучшими своими качествами - не просто выделяться, а даже позерствовать - и он даже не смог родиться, как положено, не выделившись при этом, причем, не с самой лучшей своей стороны. Он был практически лишен любви и тепла, рано понял, что ему ни на кого, кроме себя полагаться не следует, постоянно терпел пренебрежительное к себе отношение - любили его, пожалуй, только старушка-нянюшка, тетушка Дженна (Тирион называл ее Дженни, что почему-то безумно веселило женщину), да еще брат Джейме. Все остальные же в лучшем случае делали вид, что его не существует, в худшем же...
Слуги-мальчишки взяли за привычку щипать и толкать маленького лорда, как только он выходил во двор, часто Тирион возвращался к себе в комнату весь в синяках и ссадинах. Зареванный и униженный, он был слишком мал, чтобы защищаться самостоятельно, а сказать никому не мог - при виде взрослых, дворовые мальчишки тут же притворялись святошами, невиннее чем Бейелор Благословенный, отряхивали его, подносили упавшие вещи, всячески утешали - а потом все повторялось, и маленький Ланнистер снова не знал, как относиться к себе самому после такого унижения - и все чаще ловил себя на мысли, что он действительно никудышное существо, не имеющее даже права на жизнь. Так все продолжалось довольно долго, в течение нескольких месяцев - пока шестилетнего Тириона, пытающегося самостоятельно замотать довольно глубокую рану на предплечье, не нашел Джейме, четырнадцатилетний Джейме, посвященный в рыцари и имеющий очень неплохую репутацию, брат, приехавший домой погостить. Он, в отличие от остальных, сразу понял, что было не так, и выведал у Тириона всю правду, а также и имена главных задавак и зачинщиков, а наутро эти мальчишки были найдены на конюшне, лежащими в навозной куче и сильно избитыми. Больше Тириона не трогал никто.
Все вот это бесило - сейчас, в данный момент, уже. Потому что все это выдало Тириону жуткий комплекс собственной неполноценности уже во взрослом возрасте - то свойство характера, которое противоречило всем остальным его душевным качествам и основательно мешало ему жить. Джейме рассказывал ему о том, что их матушка, леди Джоанна, любила повторять только одну фразу: "То, что сломано не до конца, всегда можно починить, то, что обратилось в пепел, можно только развеять", и иногда думал о том, что в нем ничего нельзя починить, и сейчас в его душе только кучи серого пепла. Он думал об этом и раньше, он думал об этом и сейчас - сейчас, когда он сидел на полу, промахнувшись мимо стула, когда Серсея наконец-то сказала ему, почему всю его чертову жизнь она терпеть его не могла.
Тирион неуклюже встал и сел на стул. Серсея протянула ему бокал, и он его принял, мимолетно коснувшись ее пальцев - холодных как лед. Сестра словно бы разом растеряла всю свою надменность и весь свой лоск - она превратилась в бледную светловолосую женщину с подрагивающими губами, невероятно похожую на парадный портрет матушки, что висел в Большом Зале замка Кастерли-Рок. Только вот кареглазая Джоанна на портрете улыбалась - рассеянно и всепрощающе, словно бы ей было известно наперед все, что случится. Серсея так никогда не улыбалась. Скорее всего, даже не умела - но это было ее несомненным достоинством.
- Эээ, послушай... сестра, - Тирион откашлялся и отпил немного вина из бокала. Было ощущение, будто в душе пронесся ураган, и оставил после себя только кучи того самого пресловутого пепла - там, где полыхала злость, сейчас было пусто. - Не ты ли всегда говорила, что сама построишь свою судьбу так, как тебе угодно? Не ты ли всегда славилась среди обитателей утеса Кастерли своим яростным оптимизмом и уверенностью в завтрашнем дне? Неужели то, что тебя выдали замуж за Роберта Баратеона, настолько тебя поломало? Превратило в куклу бессловесную, которая не умеет ничего, только глазами хлопать? Я никогда не думал, что это скажу, но что ты с собой сделала? Та, другая Серсея мне нравилась гораздо больше. Она любила жизнь и радовалась ей, - полумуж откашлялся и уставился на дно бокала с вином. - Да, я убил нашу мать, отрицать не стану. Только вот посуди сама - что я мог сделать, чтобы это предотвратить? Если бы я мог, я бы с радостью осуществил это - но вспомни своих собственных детей, свои собственные роды - можно ли что-то предугадать, что-то изменить? Томмен появился на свет через двенадцать часов после того, как ты почувствовала позывы, ты потеряла много крови, мейстер не спал три ночи и буквально по капле мешал сильнейшие снадобья, потому что у тебя была горячка - что могла сделать ты? Что мог сделать Томмен для того, чтобы ты не страдала? - ту неделю Тирион не мог забыть, как ни старался. Серсея лежала в крайне тяжелой горячке, хнычущего Джоффри и малышку Мирцеллу скинули на Тириона, который пытался успокоить детей как мог, отец немедленно выехал из Хайгардена, где гостил, Роберт вернулся с охоты, а Джейме натурально почернел лицом и ему пришлось потом стричь волосы - он слишком часто запускал в них руки от нервов, и они стали выпадать. - То, что произошло - не повернуть вспять, ты и без меня это прекрасно знаешь. Лес рубят - щепки летят.
Тирион откашлялся и отпил еще вина. Нервная дрожь, остатки былой ярости, очень медленно выветривались из его сознания.
- Насчет наших отношений я ничего не могу тебе сказать. Слишком многое произошло между нами, и забыть абсолютно все вряд ли удастся - но тем не менее, ты моя семья, моя единственная сестра, - Ланнистер попытался улыбнуться. - Но в наших руках возможность наладить эти отношения. То, что сломано не до конца, всегда можно починить, то, что обратилось в пепел, можно только развеять, а то, что между нами - никак не пепел. Значит, это шанс, и он у нас есть.
Голос отказал окончательно и Тирион замолчал, по глотку вливая в себя вино.
Оставалось ждать.