Нельзя было не предвидеть, и он предвидел, но - вероятно, опрометчиво - думал все-таки, что что-то вмешается, что-то отвратит ее от необдуманного поступка и спасет тем самым его, вот только был ли смысл надеяться на спасение? Поздно, спасения нет, и если все это время Оливье, граф де ла Фер, благородный Атос, точно заговоренный, умудрялся целым и относительно невредимым выходить из любых (или почти любых) передряг, так это только и исключительно потому, что она - его погибель.
Потому, что она - величайшая его тайна и величайшее его проклятие.
Ибо она - величайшая его любовь.
Да, любезный д'Артаньян, вам повезло, что вы проиграли.
Она желала побеждать, так пусть побеждает. Она же не знает, что фигуры расставляет он. Не Анна де Бейль, не Шарлотта Баксон, не графиня де ла Фер, - сколько же их, Боже милосердный! - даже не ее (их?) добрый друг и покровитель, нет - он, Оливье, граф де ла Фер.
Она отталкивает его в сторону и бежит, и он почти нажимает курок, но вовремя успевает убрать палец со спуска, он ведь на самом деле не собирался стрелять. Дверь надежно, казалось бы, подперта почитай, что неподъемной скамьей, как нельзя кстати оказывается грубая, начерно сколоченная мебель глубоко провинциального трактира, и ей, разумеется, нужно время, чтобы это отодвинуть и улизнуть - и, вероятно, даже спастись. Ей нужно время, но не достаточно ли времени он ей дал?
Нет, граф де ла Фер не хотел убивать. Кого угодно, когда угодно, но не сейчас, не ее. И не потому, что она заслуживает другой смерти, она заслуживает казни, без суда и права на последнее слово, она заслуживает, чтобы ее вздернули, как последнюю преступницу, коей она и является, вне всякого разумения - но он уже запачкался ее кровью, и второго раза не будет.
Ненужный теперь пистолет летит в угол, и граф бросается вслед за нею к двери, ему достаточно одного, всего одного броска, чтобы пересечь маленькую комнатку, ухватить ее за талию и, увлекая за собою, повалить на пол, ничком, словно бы задержал он ее на месте совершения очередного преступления и не давал теперь даже головы ей поднять, чтобы воззвать в последней жалобе к Богу и попросить о милосердии.
Не будет милосердия, ничего не будет, точно пелена наваждения спадает с его глаз.
Когда-то он был пленен ею, но теперь...
Она даже запах имеет - другой.
Гулянка внизу приобрела, похоже, серьезный размах, и бешеная ярость бросается ему в голову, - кто знает, может, она уже устроила так, что д'Артаньян и в самом деле мертв, а значит, все его усилия тщетны, она все-таки добилась своего, - и, мгновенно вспыхнув почти праведным гневом, граф уже заносит руку для жесткой пощечины, а рука у него тяжелая, однако вовремя останавливается и просто выдавливает сквозь тесно сжатые зубы: "Отдай", - а сам уже ищет то, что скрывает она в складках своей одежды, то, что нужно ему сейчас даже больше, чем ей, ищет и находит, к величайшему своему счастью.
[NIC]comte de La Fère[/NIC][STA]я допускаю все[/STA][SGN]И все-таки я думаю, что та, другая, умерла. Я так хорошо повесил ее…[/SGN][AVA]http://savepic.ru/13104269.jpg[/AVA]