Сердце Кейтилин не сразу смирилось с решением сына отослать мать в Белую Гавань. К чему такие сложности, когда ей лучше быть подле него, подле своей семьи, а не сидеть заложницей в чужом замке. Она не озвучила эту болезненную мысль, потому что наперед знала, как в этом ее будут разубеждать, но Кейтилин как никто знала, что легко может стать разменной монетой, потому что так всегда бывает с теми, кому приходится жить не в своем замке. И даже родной замок не защитит от когтистых лап смерти. Брана и Рикона – не защитил.
Но неожиданно облегчение от прощания с Риверраном была почти так же сильно, как и печаль. Этот замок уже давно не был ей домом, и ретивое сердце птицей рвалось назад, в Винтерфелл, но там ее не ждало ничего кроме костей и пепла. В и н т е р ф е л л – прежде это слово грело и утешало, но нынче лишь жалило, и лучше бы было его избегать и в словах, и в мыслях, лучше бы вымыть все следы о нем из сердца, чтоб то было пусто, чтоб то молчало и не трепыхалось от ненужных воспоминаний.
Риверран души не ранил, но слишком уж многое в Риверране говорило о войне. Он и сам был войной, только прикрытой налетом будничной жизни, но Кейтилин знала его природу. Некогда это был ее дом, ее замок, ее речная ракушка, в которой можно укрыться от большого и страшного мира; все было по-летнему легко, по-летнему беззаботно, а потом встал олень на дыбы и на рога свои нацепил корону, вот и покатился по руслам коридоров Риверрана клубок войны, добежал он и до покоев Кейтилин и заставил выйти ее на мороз, заставил вновь поцеловать руку Неведомому и принять свою участь выйти за человека незнакомого и нелюбимого. Семеро, как много, как много пройдено верст между тем днем и сегодняшним.
И она сделала, как ей было велено, ни словом, ни взглядов не выдав своих истинных чувств, своего страха, своей тоски, она пошла под венец за того, кого ее синие глаза впервые встретили в день свадьбы. Лорд Эддард. Лорд Эддард Старк, лорд Винтерфелла, Хранитель Севера. Сколько лет это было назад? Выходит, шестнадцать.
Печаль от прощания с Риверраном была почти так же сильна, как и облегчение. Прощайте, темные стены немой боли, прощайте, родные, любимые, дорогие стены. Я сюда уже никогда не вернусь. Это понимание крепко поселилось в голове Кейтилин, куда крепче, чем в год ложной весны, когда юная леди Старк с младенцем на руках покидала Риверран, то и дело бесконечно оглядываясь на стоящих на берегу отца, дядю и брата. Тогда она боялась и мысль допустить, что боле никогда не увидит семью и замок детства, но в этот раз Кейтилин даже не обернулась.
Прощай, Риверран, прощайте, мои дорогие дядя и брат.
Назад. Домой. На Север.
~~~
Белая Гавань была по-своему Кейтилин любима, как и само море, в белоснежном подоле платья которого стоял этот богатый город. Говорили, будто у Мандерли серебра столько же, сколько у Ланнистеров золота. Говорили, будто они, Мандерли, и сами не хуже Ланнистеров, и старик Виман и в половину не так прост, как казалось. Ну, пусть. Не своих вассалов бояться леди Винтерфелла.
До Белой Гавани путь был не близок, но спешить уже было вроде как и некуда. Отталкивается от берегов корабль и бежит по воде Красного Зубца, позже выходит в Крабий Залив, а оттуда – в Узкое море; и кто его только вздумал назвать так? Море большое, море не имеет конца и начала, и хотя Кейтилин, дочь Риверрана, испытывала к нему скорее симпатию, все ж слегка опасалась. Река могущественна и сильна, но ничтожна в сравнении с силой морской, река бежит к морю, как женщина льнет и тянется к мужчине, а море великолепно в своем величии и без реки, но с ней все же больше, полнее и краше. Белая Гавань, гордая дочь светлой реки и холодного моря, встречала своих гостей без вызывающего размаха, однако приветливо и обходительно не в пример Королевской Гавани, от которой всегда разило, что от дворовой шлюхи, и Кейтилин, изрядно уставшая от плаванья, была рада наконец-то ступить на твердую землю, на родимую землю, и чуть отвлечься от своих женских горестей. Те, омытые однообразием волн Студеного Моря, старили Кейтилин на глазах, и та уже сбилась со счету от числа выполненных ею вышивок. Век бы не видеть иголку и полотно, но только работа руками и удерживала леди Старк от окончательного замыкания в себе.
Мандерли были добры, щедры и гостеприимны, а леди Старк – учтива. Лорд Виман выразил свои соболезнования, а Кейтилин ответила ему надеждой на возвращение его сына. Тот скупо, но вежливо поблагодарил гостью за ее слова, и по лбу его пробежала так хорошо знакомая Кейтилин морщинистая тропинка внутренний боли. Уж это она узнавала легко. Другими были его дочери: одна краше другой, и если бы младшенькая не красила волосы в зеленый цвет… Впрочем, Кейтилин не приставала к ней с этим. Она вообще ни к кому не приставала, смиренно снося свое вынужденное изгнание, названное, правда, пребыванием в гостях, но это мало что меняло. Кейтилин Старк скучала по сыну, по брату и дяде; скучала она и по дочерям и младшим сыновьям. По Неду. Сердце, бедное, бедное сердце…
В этом городе у нее не было никого, ведь даже с Рикардом Рисвеллом, что сопровождал ее в этом путешествии, у них было малого общего, вернее сказать, ничего. Она даже не знала, что он думает о ней, но едва ли что-то хорошее, она ведь освободила Цареубийцу, и этого северяне ей простить не могли. Смог ли этот? Спрашивать она не хотела. И все ж им должно было держаться друг друга. Он был ее защитником, ее щитом, а она его леди, его долгом и честью. Что и говорить, ничего интересного. Рикард Рисвелл был ослепительно красив, и она, хоть и стара, замечала это и гадала, есть ли у него дама сердце, а если нет, то почему? Красив, силен, обаятелен и – Кейтилин почти не сомневалась – хитер. Не самые дурные из качеств, и все ж ценимы леди Старк были другие, но это мало имеет значения. С ним ей было надежно и спокойно, а потому она принимала его подле себя как должное.
Как и многое другое.
– Мне всегда нравился этот город, – сказала Кейтилин немного задумчиво, чуть наклонив голову набок; она вспоминала о чем-то далеком, пытаясь поймать прошлое за его скользкий, как у рыбы, хвост. Едва ощутимое родство андальской крови позволяло Кейтилин видеть в Мандерли и в самой Белой Гавани что-то близкое себе. Пусть уж давно этот гордый род из Простора не живет под властью золотых роз, происходят они от тех же, от кого и ведут свое происхождение Талли, и это по-прежнему отличало Мандерли от всех прочих северных Домов. Они были верны Семерым, они больше других сотрудничали с Югом, но это выделяло их среди прочих.
– И все же я с трудом представляю, как мы попали на эту площадь, – невозмутимо продолжала Кейтилин, ведь на самом деле она хотела попасть в храм веры, что был на другом конце города, но Кейтилин еще в первое свое пребывание здесь запомнила строго убранную септу среди покосившихся домов. Маленькая, аккуратная, она вызывала у Кейтилин странное доверие, а потому она в первые же дни захотела ее навестить. Чтобы поставить свечи. За возвращение дочерей. За брата и дядю. За Робба.
– Надеюсь, это маленькое путешествие вас не слишком обременяет, сир.
