Бойтесь своих желаний: они сбываются. Когда Тейна только прибыла в Королевскую гавань в числе компаньонок Маргери Тирелл, на троне ещё сидел мальчик-садист, а Семью королевствами правила слишком эмоциональная, чтобы быть разумной, женщина - грех было не мечтать привезти сюда сына, чтобы он вырос фигурой более значительной, чем его отец. Лорд Ортон Мерривезер, впрочем, тоже виделся супруге персоной весьма влиятельной - и всё уже почти сложилось именно так, когда королева разрушила всё до основания. И как бы леди Тейна ни пыталась спасти её, чтобы вернуть хрупко-равновесную гармонию в свою жизнь - ничего не вышло: слишком глубоко погрязла Серсея в собственных грехах и злодеяниях.
Именно тогда в голову новому Деснице пришла в голову идея привезти её сына в Красный замок, чтобы воспитывать вместе с Томменом. И Тейна не знала ни как сир Киван объяснил королю, как он мог допустить приведение приговора в исполнение, ни что он сказал о ней самой Расселу. Да что там - в первые часы после случившегося женщина даже не могла осознать, что этот человек задумал избавить себя от присутствия всё-таки выжившего племянника. Невероятно омерзительно было понимать, что теперь она совсем не хочет, чтобы её сын вырос в этом рассаднике кроваво-религиозно-развратного безумия - да лучше уж вплавь Узкое море пересечь! Тем временем, Киван Ланнистер заботился, как верно он сам считал, о благе всего государства, а потому не пожелал и слышать возражений, да Тейна и не пыталась возражать: всё ещё была слишком шокирована, что всё это и вправду произошло.
Что они посмели тронуть всегда такую могущественную и уверенную в себе, но всё же слишком несдержанную Серсею Ланнистер.
Нелегко было смириться с собственным просчётом и ценой, что пришлось заплатить за него, но об этом Тейна Мерривезер смогла думать уже после того, как их привели на корабль, отплывавший в Вольные города. Соображай она тогда лучше, бросилась ли бы отчаянно в Красный замок, умоляя разрешить ей остаться с сыном, а ещё лучше - забрать его с собой? Если только последнее: оставить сира Джейме было бы выше её сил - после того жуткого дня, который теперь остался лишь в кровавых пятнах на платье, далеко запрятанным в шкаф, женщина чувствовала какую-то жгучую, болезненную и явственно отдающую неразрывностью связь с этим человеком. С единственным настоящим человеком, перевернувшим с ног на голову всё, что было в её жизни: с ним не получалось быть отстранённо-незаметной, при этом внимательно вглядываясь в каждый жест и вслушиваясь в каждое слово. Кажется, с ним она не могла быть собой, но на самом деле ей приходилось быть собой - настоящей Тейной, образ которой за многие годы притворства померк даже в её собственном сознании.
То и дело мысли женщины возвращались к тому, что она сделала - к тому, что она не просто позволила сиру Джейме видеть, как голова его любимой женщины скатится на каменные плиты, всюду разбрызгивая кровь - она помогла ему добраться до окна, чтобы стать свидетелем этого ужаса. Ничего уже не исправить, и это пугало леди Тейну больше всего - первые несколько недель она боялась сказать ему хоть слово, опуская глаза всякий раз, встречаясь с ним взглядом.
А мейстеры тогда то ли сотворили чудо, но вероятнее всего они сами дивились тому, что Джейме Ланнистер не только не умер - он выздоравливал. Как и всё, что произошло, это действительно было скорее непостижимым. А ведь Тейна сомневалась, захочет ли он после этого жить - выходит, захотел?

Путешествие было настоящим мучением, длившемся почти четыре луны: бури, песчаные ураганы и постоянный промозглый ветер, от которого не укрыться. Как бы ни боялась леди Мерривезер заговорить с бывшим лордом-командующим Королевской гвардии, она почти не выходила из его каюты и даже сама не знала, почему - может быть, ей всё же казалось, что ему нужно её присутствие. Но зачем? Тейна нескоро оправилась от шока, а потом долгое время давяще-удушающую боль топила в вине, постоянно чувствуя невыносимую тошноту. Стало ли ей легче, когда они наконец прибыли в Эссос, а потом и добрались до Норвоса? Пожалуй, родной континент и вправду давал ей силы, да и женщина столкнулась с неуместной в таком кошмаре наяву необходимостью решать какие-то омерзительно бытовые вопросы вроде того, в какой гостинице они остановятся и куда послать многострадальных оруженосцев за припасами в дорогу. Несомненно, женщина, не особенно надеясь на компетентность и добросовестность мейстеров, наблюдала и за состоянием раны сира Джейме - со временем она почувствовала, что уже не может его бояться.
Это было бы так же странно, как бояться самой себя.
Непросто было справиться со всем этим, непросто было переносить жарко-морозные дни, но это позволяло леди Мерривезер забыть о том, что едва ли в Семи Королевствах когда-нибудь будут рады её возвращению. Последнее, впрочем, её совершенно не волновало: Тейна старалась убедить себя, что её сыну будет хорошо в Королевской гавани. Что же, обманывать себя у женщины всегда выходило виртуозно.
Тем более, что в душу ей лезть было некому: Джейме Ланнистеру наверняка было без разницы, а всем прочим и в голову бы не пришло нарушать её личное пространство - они ей подчинялись.

Нужно было жить дальше - в этом странном теократическом городе-государстве, где женщины сбривали волосы. Тейна, разумеется, этого делать не собиралась, а потому то и дело ловила на себе почти что алчные взгляды мужчин. Их расположение, возможно, может быть полезным, но произошедшее в Королевской гавани напрочь отбило у Тейны Мерривезер желание прибрать к рукам власть и особенно - здесь, в этом незнакомом и вечно продуваемом городе.
Не зря она всегда предпочитала оставаться в тени, и здесь это умение, пожалуй, было самым ценным. Тейна почти не выходила из дома, лишь обмениваясь письмами с живущей зесь леди Мелларио, да ведя полубессмысленные разговоры с сиром Джейме, когда ему это было нужно. Она знала, что не может помочь ему забыть, что случилось, но отвлечь, ей казалось, было возможно. И в чём женщина на самом деле убедилась, так это в том, что обзывавшие его предателем люди не годились ему даже в подмётки.
Они по-прежнему друг другу были никем, хотя местная теократия и проглотила миф об их супружестве. Уж не Его Воробейшество ли надоумил Кивана Ланнистера отправить их в этот как будто бы исполненный морали город? А впрочем, какая разница.
Важно то, что здесь у них не было никого роднее друг друга и выжить они могли только вместе. А Тейна чувствовала, что в его душе не происходит, да и не может происходить ничего хорошего: казалось, о чём бы они ни говорили - что-то сжирает его изнутри. И леди Мерривезер ощущала это так сильно, словно это уничтожало и её.
Знала ли женщина, что нужно делать?
Конечно, знала - даже если бы последнюю, кажется, вечность не провела только в его обществе. В то утро рухнул их мир, в котором они были почти чужими друг другу. Теперь осколки той реальности резали им руки и души, но Тейна должна была найти в себе силы расстаться с прошлым, и что ещё хуже - заставить Джейме сделать то же самое. И это при том, что в её представлении особенно радужного будущего у них нет ни здесь, ни, должно быть, в заброшенных городах таинственного Соториоса. Впрочем, спасибо Деснице и на том, что он не отправил их туда - в рассадник неведомых и неизлечимых болезней.
Они выжили и теперь должны были пережить.
Всё-таки для Тейны Серсея даже не была слишком уж близким человеком - что бы там между ними ни происходило, вся их дружба строилась на желании королевы побольше знать о Маргери Тирелл и на стремлении леди Мерривезер получить выгодное положение при дворе. Этого ничего теперь уже не было: хватились ли её Тиреллы, например? Впрочем, даже если и хватились, глупо было бы думать, что они пошлют за ней в такую даль - зачем? Если Марегри оправдали, а Тейна была в этом уверена, то какое им дело до какой-то её фрейлины, которую они считали шпионкой в свите леди Ланнистер, когда битву с последней они уже выиграли? Она знала, что сюзерену своего мужа больше не нужна, а сам Ортон был настолько нерасторопен и аморфен, что едва ли вообще бросился искать супругу - в этом она не сомневалась.
Выходит, они правда нужны только друг другу - если вообще нужны. А впрочем, переживать это в одиночестве, да хоть и с вином - намного хуже.
Тейна остановилась на пороге его покоев, куда давно уже входила, кажется, даже без стука. Прикусив губу и прищурившись, она смотрела на сидящего спиной сира Джейме и думала, что вся их жизни последние месяцы - это чей-то бесконечный лихорадочный бред. Возможно, это она сама и сходила с ума, опустившись на разбросанные всюду подушки совсем рядом с ним, да ещё и обняв за плечи.
Просто у неё не было ничего, кроме неё самой - ничего, кроме тепла её тела.
Они действительно пережили конец времён, очнувшись в оставшейся после него пустыне.
Тейна молчала, как будто зная, что сейчас не время разговаривать - как и не время вглядываться в пустоту, прислоняясь к стенам разных комнат этого большого, но почти вечно пустующего дома.
Что бы ни творилось в её душе - Джейме Ланнистеру было ещё хуже, а мир, как обычно, фонтанировал своим безразличием к ним обоим.

Когда её руки коснулись его плеч, Тейна как будто бы очнулась от какого-то полупереходного состояния между сном и реальностью, в котором пребывала почти перманентно, не брезгуя местными винами. Джейме было хуже, но ей - омерзительнее: леди Мерривезер как будто была причастна ко всему только наполовину, но никогда уже не сможет отвязаться и не отвяжется.
Их сковали какой-то невидимо-мучительной цепью по рукам и ногам, и сейчас женщина почувствовала это слишком остро, чтобы не попытаться одёрнуть руки, но не смогла. Разумеется, как и всем, Тейне невольно приходилось касаться других людей, и всё же только обняв Джейме Ланнистера она вдруг почувствовала себя так, будто бы ничего не было - ни жутких событий где-то на другом и, кажется, почти несуществующем континенте, ни удушающе-тяжёлой дороги сюда - бесконечное спокойствие.
Бесконечное спокойствие, приправленное какими-то словно бы давно забытыми, а то и никогда прежде не испытанными ощущениями: в глазах как будто померкло, а внутри всё словно встрепенулось, так и не придя в равновесие. И в голове, в голове что-то полыхнуло-погасло, по рукам пробежала мелкая дрожь.
Тейна чуть покачала головой: ничего не случилось, потом как будто излишне замедленным движением отбросила пряди волос со лба Джейме.
Со стороны - жест, преисполненный одной холодной нежности, на самом деле - неправда. Сердце из груди едва не выпрыгнуло, и леди Мерривезер на мгновение даже прикрыла глаза. Как будто бы с каждой секундой их цепи становились короче и крепче, но главное - продолжая тяготить странно переставали казаться тянущими в глубины страданий.
Страданий, которые превратили Тейну и Джейме из совершенно чужих людей в решительно неразлучных - и леди Мерривезер даже не могла сказать, когда это случилось. Сколько времени прошло, целая вечность? Перед глазами мелькали картинки бесконечно далёкого прошлого: их первая встреча на Королевском тракте, разговор в Богороще - кажется, тогда он впервые взял её за руку, непроизвольно заставив поверить в невозможное - и та кошмарная ночь, оставшаяся в памяти с трудом разорванной простынёй, кровью и невообразимой болью, после которой ничего не должно было быть.
Но было.
Вместе не связаны, врозь неразлучны? Одиночество давно свело бы Тейну с ума, то и дело удушая её лихорадкой воспоминаний о сыне - только о Расселе. Лорда Ортона она помнила всё хуже, как бы безумно это ни звучало, но хуже с каждой новой беседой с сиром Джейме.
Как будто бы она погрузилась в омут притворства с головой и почти утонула, когда его пальцы оплели её запястье и вытащили на воздух. Свежесть обязательно обожгла бы женщине лёгкие, вынырни она слишком быстро, но растянутое путешествие в этот совершенно другой мир сделала всё невыносимо тянущимся.
Не важно, страдал ли из них кто-то больше другого.
Их обоих в то давно прошедшее утро или чуть позже как будто убили, оставив в живых - кажется, такое бывает только с Иными, или как там принято называть этих мифических тварей? Тейна долгое время не могла даже плакать, давясь своими эмоциями, срываясь на не вполне здоровые речи, в темноте произнесённые шёпотом. Когда-то они были совсем не нужны друг другу, но теперь всё изменилось до такой степени, что не могло не стать жутко.
Леди Мерривезер всю жизнь боролась со всеми сильными чувствами, а это оказалось неподвластным. Она могла справиться с обаянием и глупо-наивными речами кого угодно, но доспехов против силы характера Джейме Ланнистера у неё никогда не было. Потому что никогда прежде в её жизни не было таких людей, и разве хотела она сопротивляться? Одной ей не пережить всего этого, и ему - тоже.
Человек не должен оставаться один, никто не должен.
Морозно-душный воздух Норвоса обжигал её руки и шею, ветер едва слышно шумел в ушах. Сколько времени прошло, пока рука женщины не опустилась на его воротник, а потом и, кажется, оказалась лежащей на его сердце? 
Мгновения, показавшиеся мучительной вечностью. Неровное дыхание, полуразомкнутые губы и разбросанные по плечам тёмные кудри - владела ли Тейна собой, когда резко подавшись вперёд поцеловала Джейме? Она не знала, что делает, но теперь неизвестность не казалась ей чем-то ужасным. Чувство спокойствия, приправленное беспокойным вспыхнувшим внутри пламенем было слишком опасным искушением - таким, что Тейна не могла ему воспротивиться - она не могла остановиться: у неё не было выбора.
Не могла не провести рукой по волосам, не могла не вздохнуть, чтобы не захлебнуться в потоке незнакомой и определённо тёмной страсти. С каждой секундой Тейна всё яснее понимала, что остальной мир действительно перестал существовать, и что ей это совершенно не важно.
С этой страстью ей справиться не по силам - женщина не хотела с ней справляться, как будто бы чувствовала в ней последний шанс, что они не только выживут в этом нестерпимо застоявшемся городе, но и переживут произошедшее - как будто эти поцелуи могли если не залечивать раны, то не просто позволять не думать.
Они заставляли забыть. И, пожалуй, мужчинам даже вернее, чем женщинам.
Может, совсем и не вечное утешение, но всё же несравнимо лучше вина, ставшего за последнее время их общим пристрастием. Но, пожалуй, было и вполовину не таким же действенным.
Воздуха не хватало, и Тейна в какой-то момент чуть отстранилась, приоткрыв глаза и удивившись, что она это сделала. Отчего-то ей не казалось, что Джейме захочет её оттолкнуть - нет, но всё же было странно чувствовать, что теперь, обнимая его она может никогда и ничего не бояться - даже смерти.
И всё же во взгляде Мерривезер промелькнули тени удивления, испуга и ожидания, между тем как огонь внутри разгорелся так сильно, что женщине тяжело было просто смотреть в его глаза.
Секунды снова обратились вечностью.

Следовало уже, кажется, запомнить, что употребление вина даже в непосредственной близости от Ланнистеров  ни к чему хорошему не приводит. Но Тейна подсознательно ощущала, что их обоих нужно спасать, раз уж страдания не удавалось утопить - не удавалось и не могло бы.
Впрочем, самопожертвования во всём этом было скорее нисколько: леди Мерривезер, конечно, не могла бы утверждать, что и вправду-таки безнадёжно угодила в крепкие любовные сети - потому что она ни за что себе  в этом не признается.
Любовь - это слабость, хотя женщина порой и умудрялась использовать её как оружие.
Но теперь её любовь к сыну - самое настоящее, что было в Тейне Мерривезер, оборачивалась бесконечной болью. Можно было обманывать себя, что она получила желаемое: Рассел воспитывается в Королевской гавани, да и Ортона наверняка не обделили какой-нибудь должностью.
Ортон, её лорд-муж, как же он? Выходила замуж она за него действительно скорее по любви, но что это была за любовь и время ли говорить о ней сейчас? Вообще-то, самое время.
Другого Тейна особенно не ждала, и всё же он предпочёл просто смириться с её отъездом, и это временами казалось женщине предательством пострашнее измены. Она ведь и ради него тогда осталась в Королевской гавани, пытаясь вытащить Серсею не только из когтей септона - самого Неведомого.
Но и местью эти поцелуи и ласки были ничуть не больше, чем жертвой.
Она не захотела бы представлять на его месте Ортона не потому, что была обижена на супруга: просто в столь близких отношениях не было место самообману. И как бы хорошо ей когда-то ни было с ним - сейчас это не имело никакого значения. Но с Джейме было совсем по-другому, хотя Тейна чувствовала это скорее интуитивно, когда смотрела в его полуприкрытие глаза.
Ей было не по силам представить любви, которую этот человек испытывал к своей сестре, да и хотела ли бы она, чтобы её так полюбили? Если любовь может довести до такого, то она не пожелала бы этого никому, кого считала бы важным. И так сложилось, что важнее Джейме Ланнистера рядом с ней уже несколько месяцев никого не было.
Да и кто изначально чужой может стать важнее человека, с которым они пережили такое? Тогда она держала его за руку, чувствуя, как по телу расползается ужас, никогда не испытанный ранее.
Как эта тёмная страсть, заставившая Тейну потерять голову - сделать то, чего она никогда себе не позволяла.
Сначала женщина не слишком хорошо понимала, что делает - как и Джейме, пока он не прижал её к себе. Почему-то это было какое-то жизненно необходимое дуновение свежести.
Никто не должен быть один: корни одиночества в конце концов могут выдавить глаза и оплести мозг - чего бы это ни стоило, они должны их испепелить.
Не время и не место любовных признаний, да и кого бы они надеялись обмануть? Тейна лучше других знала, кому принадлежит сердце человека, в поцелуях которого чувствовалось вино, не принесшее ему утешение. И хотя она и в самом деле никогда и ничего не делала просто так, леди Мерривезер не смогла бы точно сказать, почему решилась на это. Здесь не было истинной любви, но определённо не обошлось восхищением, в то время как жалости не было вовсе: Тейна ненавидела это чувство, и не слишком-то удивилась бы, что Джейме оно отвратительней ещё больше.
Да и не пришло бы ей в голову спать с человеком из жалости - вот ещё.
Её руки потянулись к отвратительно напоминающим какой-то извращённый лабиринт завязкам на платье, в то время как оторвавшись от его губ она оставила лёгкий поцелуй на шее. Не вытерпев войны с отвратительными шнурочками-верёвочками Тейна просто разорвала их, в тот же миг, так толком и не освободившись от платья, вновь обняла его, одну руку запустив в золото-серебряные волосы.
Его поцелуи как будто бы заставляли её дышать после многих часов или лет, проведённых в какой-то мерзко-тёплой болотной трясине - оттуда, где они оба были друг другу никем.
Дыхание сбивалось всё сильнее, а из груди вырвался полунеслышно-сдавленный стон. И хотя в её сознании тумана сейчас было разительно больше, чем смысла, теперь женщина осознавала, что делает.
На губах промелькнула улыбка, с оттенком какой-то давно забытой игривости и страсти, испытанной только недавно - неожиданной, нестерпимой, бесповоротной.

Утомительные месяцы, проведённые между мирами решительно-безвозвратно ушедшего прошлого и безумно туманного будущего, заставили Тейну почти потерять чувствительность ко всему - увиденное в то жуткое утро стало её доспехами. Она не могла позволить себе страдать и убиваться, какой бы отвратительной ей ни показался хотя бы этот город, встретивший их пусть не враждебно, но словно щёлкнув челюстями.
Боль не уходила, но у леди Мерривезер не нашлось бы сил её выдержать - и она не признавалась себе, как противно и страшно было уплывать из Королевской гавани, как тошнотворны были речи бесполезного мейстера, готового в любой момент опоить Джейме маковым молоком, чтобы тот больше не проснулся - убить единственного человека, которому Тейна могла быть нужна. Как сейчас, когда вино перестало опьянять, и только в женских ласках скрывалась полутуманная надежда на утешение.
Норвос только с виду был мёртвым городом бесконечных зданий-надгробий - это было частью мира живых. И сейчас, когда разгоревшееся внутри пламя мешалось с колюче-холодным воздухом, Тейна чувствовала, как в его объятьях все её доспехи безэмоциональности плавятся, навсегда обращаясь в незримый пар.
Джейме Ланнистер был единственным человеком, кто заставлял её снова почувствовать себя живой, и даже слишком живой. Слишком яркие вспышки в сознании, слишком шумные вздохи - леди Мерривезер казалось, что вот-вот она потеряет сознание.
И она никак не могла надышаться этой жизнью, обжигающую лёгкие похлеще зимнего воздуха. Пожалуй, никогда раньше ей не пришло бы и в голову, что вся её реальность была иллюзорной - до встречи с человеком, слишком сильным, чтобы быть частью иллюзии. Вынырнув из омута бесконечных интриг и обманов, сдержанности и мнимой беспристрастности, Тейна отвечала на его поцелуи и дарила настойчиво требуемую ласку, полуосозанно-полуненамеренно раздразнивая Джейме ещё больше, как будто совершенно не спеша расправиться с завязками на бриджах.
Когда-нибудь вообще бывало такое, чтобы она могла позволить себе быть слабой? Тейне нравилось чувствовать тяжесть его тела, как будто закрывавшая её от опостылевших норвосских ветров и тошнотворных вестеросских воспоминаний, временами пробуждавшими желание забыться.
Или другое - желание, теперь всё более неоспоримое, неукротимое. То самое, что заставляло женщину крепко сжать его руки чуть выше локтя, выгибаясь навстречу его ласкам; то самое, что жаркой болью отдавалось внизу живота и то самое, из-за чего она всё громче вздыхала, едва касаясь проводя руками по его шее, отчего кожа покрывалась мурашками.
Глаза потемнели от перехватившей дыхание страсти, никогда прежде так не поглощавшей её сознание. Тейна сомкнула руки на спине Джейме, чуть приподнимаясь, чтобы наконец избавить его от этой совсем теперь неуместной одежды. Ей приходится прикусить губу и не вскрикнуть - только потому, что умоляя его прекратить эту невероятно сладкую пытку, Тейна впивается в его губы поцелуем, обвивая его ногу своей.
Неужели они когда-то могли быть не вместе?
Кажется невозможным, даже глупым и странным. Не в силах сдерживаться, она снова подаётся бёдрами вперёд, снова раздразнивая и без того изголодавшегося по ласкам мужчины. Тейна и сама слишком долго пребывала где-то между жизнь и смертью, и только сейчас могла бы вздохнуть полной грудью, не чувствуй она, что внутри неё - только струны арфы, что то и дело задевают умелые пальцы музыкантов.
У этих пальцев совсем не гладкая кожа - как на руке Джейме, гладившего её по спине.
Она не могла не молчать и молчала, гладя его по волосам и стараясь прижаться так сильно, как только было возможно. Никакой романтики не было, никакой романтики просто не могло быть - только инстинктивное желание выжить, только инстинктивное желание - жить, что бы там с ними ни произошло в прошлом, теперь почти затерянном в водовороте всё нараставшего возбуждения.
Ей хотелось кричать, но из груди вырвался только полусдавленный стон, в то время как Тейна почти отпихнула куда-то подушку, скрывавшую тяжёлую рану. С трудом сдерживая очередной звонко-громкий вздох, женщина запрокинула голову и прикрыла глаза: она уже почти совсем не могла и не хотела справиться с почти удушающей страстью, снова и снова целуя Джейме и чувствуя вкус вина на его языке. В какой-то момент ей захотелось оказаться сверху, но мужчина, кажется, не позволил бы этого, да и сил никаких не было в почти дрожащих руках ему противиться.
Чуть слышно и тяжело дыша Тейна не то выдыхает, не то тихо произносит его имя, умоляя прекратить эти безумно желанные мучения для них обоих - то самое утешение - единственное, что помогло бы им жить.

Ей пришлось пожертвовать всем ради цели, которая в последние мгновения стала едва ли не самым нежеланным развитием событий - ради того, чтобы Рассел рос в Королевской гавани. В этом змеином гнезде и оплоте предательства, в этом насквозь прогнившем месте. И в компании сына человека, с которым теперь Тейна творила самое настоящее и безмерно-многогранное бесчестье.
Не стоило, конечно, драматизировать - зачем? Не будут же они потом, в самом деле, прятать друг от друга взгляды, бездарно делая вид, что ничего не произошло. Хорошо хоть до этого притворства нет никому дела. Местные теократы, конечно, нашли бы это интересным, не будь они так легко одурачены мифом об их супружестве - мифом, вообще-то с самого начала оглушительно трещавшим по швам. И к лучшему - точно к лучшему. Это ведь и вправду только их дело, в каких они отношениях.
Тем более, непростых.
Вот что они делали, что? Это, несомненно, поставит крест на их прошлом, но будет ли будущее? От его ласк и поцелуев это будущее становилось, пожалуй, ещё более туманным - леди Мерривезер просто не хотела думать об этом ещё и сейчас, и не думала. Она хотела заставить его вернуться к жизни, а вместе с тем и сама освободиться от удушливо-тяжёлых оков и маски, за которой ей приходилось скрываться на том далёком континенте, так и не ставшим ей родным. Она только оставила там часть своего сердца.
Оставила то ли в роскоши, то ли в смертельной опасности - кто вот теперь разберёт.
Здесь у неё не было никого, кроме Джейме, чьё имя Тейна чуть слышнее произнесла снова, когда его губы покрывали её спину поцелуями. Он как будто бы издевался над ней, заставляя запрокидывать голову, руками вцепляясь в какие-то сплошь слишком скользкие разборсанные вокруг ткани - женщина и в здравом уме не смогла бы упомнить, чтобы с ней такое случалось.
Её теперь почти забытый супруг всегда был слишком неизворотливо-прямолинеен, чтобы позволить себе растянуть удовольствие - бесхитростный, как теперь ясно - до полного безумия бесхитростный.
И, видимо, мало на что способный без своей супруги. Так всегда было: Тейна всегда невольно чувствовала себя более сильной. А теперь Джейме Ланнистер, не говоря ни слова и не позволив себе ни одного грубого жеста заставлял её покоряться, заставлял сдаваться и мучиться его ласками.
Нет, леди Мерривезер никогда бы и не представила, что захочет быть слабой. Из груди, как огромная птица из тесной клетки, вырывались стоны, а перед глазами мелькало что-то удивительно яркое и вместе с тем совсем неразборчивое.
Слишком и после пережитого почти непозволительно хорошо. Тейна уже почти не могла унять дрожь, а боль внизу живота становилась какой-то сладостно-невыносимой. Неужели она всю жизнь прожила, даже не зная, что может быть - вот так. Но это было её новой реальностью.
-Джейме... Почти вскрикивает женщина, когда наконец чувствует его в себе. Приподнимаясь на локтях, она почти прижимается спиной к его груди, роняя кудри растрёпанных волос ему на плечи, снова запрокинув голову и закрывая глаза. Левой рукой она тянется к его правому плечу, заставляя обнять её - заставляя выпустить из поля зрения раненную руку, теперь прижатую к её полной груди.
Сейчас не время о ней вспоминать, сейчас вообще не время вспоминать и переживать прошлого: с ним нужно смириться - необходимо.
Вторая рука оказывается на его бедре. Тяжело дыша, Тейна чуть шевелит бёдрами, и снова закрывает глаза, задыхаясь и захлёбываясь удовольствием, что было необходимо ей, кажется, даже больше, чем женщина сама могла бы подозревать.

Отредактировано Taena Merryweather (2015-03-23 20:43:29)

Наверное, где-то бесконечно далеко отсюда и принято вовсе не с этого начинать - переставать считать себя чужими друг другу, но Тейна чувствовала, что эта нисколько не романтичная, но спровоцированная диким голодом и безумной взаимной тоской, выплескивающаяся из словно неиссякаемой амфоры страсть - единственное, что могло бы помочь. В поцелуях и вздохах можно было утопить молчание вместе со всем, о чём каждый из них сейчас ни за что не захотел бы вести проникновенно-откровенных разговоров.
Это утешение было единственным, что заставляло сознание наполняться туманом спокойствия и наслаждения - что заставляло их обоих открыться, не задевая ещё даже не затянувшиеся раны в душе. Пусть это сколько угодно бесчестно, бессовестно - но восхитительно.
Каких бы страданий ни стоило ей тогда оставить Королевскую гавань, Тейна знала, что не сможет оставить его одного. Не потому, что мейстер был никудышный: просто подведя Джейме к открытому окну, пачкая платье в его крови, она, ей казалось, сотворила что-то безусловно ужасное, жуткое. И хотя он сам тогда попросил её, леди Мерривезер не смогла простить себе, что решилась на это.
А главное, боялась, что Джейме станет обвинять её, и что он - не простит.
Тогда она испугалась, что убьёт его этим, но Джейме выжил, за что она благодарила бы Семерых, если бы у неё не было с ними счётов, если бы она вообще в них по-настоящему верила. Но где были Семеро, когда она молила их подарить ей ещё детей? Когда после убийства Джоффри она боялась, что если с Расселом что-то случится, у неё не останется никого; когда не знала, Ортона или себя обвинять в этом.
Сейчас предпочла бы, наверное, обвинять себя: только ребёнка им сейчас и не хватало.
Зато когда дело дошло до суда и поединка, Семеро не позволили Джейме спасти его безнадёжно утонувшую в собственных грехах сестру. Но эту страницу нужно было перевернуть вместе со всеми, кто врезался в их сердца и души. По-другому не будет, по-другому просто не может быть: раз уж Тейна до сих пор не задохнулась от горя, а Джейме не умер от потери крови и горя - раз уж они выжили.
Дыхание становилось всё более частым и неровным, движения - всё более быстрыми, резкими, жадными. Тейна едва не теряла сознание от хлынувшего безграничного удовольствия. Она крепко сжимала его правую руку, не сдерживая больше стонов и совершенно потеряв ориентацию в пространстве. Ничего в мире не осталось, кроме них - почти так и было в реальности, но сейчас ощущалось острее с каждым вздохом. Женщину изнутри как будто бы на части разорвать пыталась эта бесконечно-неутолимая страсть. Когда наслаждение почти уничтожило весь окружавший, Тейна громко-коротко вскрикнула, закрыла глаза.
По-прежнему тяжело дыша она было оперлась спиной на него, голову положив на плечо Джейме, как вдруг он развернул её к себе. Тейна смотрела в его глаза и ловила себя на том, что отчего-то не может наглядеться. Что они наделали, что будет дальше, может ли вообще что-нибудь быть?
Слишком хорошо - видеть желание в его глазах, слишком - глядя на него взглядом, исполненным сладострастия. Многое женщина отдала бы сейчас, чтобы они и в самом деле совершенно принадлежали друг другу. Или, так и было? Джейме уложил её на спину и сова взял её, не дав задаться ни этим вопросом, ни сотней других. Торопливость, резкость, но никакой грубости - сплошное неиссякаемое и, пожалуй, всё распаляющееся желание, больше не позволявшее не кричать. Но напряжение не уходило вместе с его именем, то и дело слетавшим с её губ почти в такт его движениям. Тейна выгнулась, подавшись ему навстречу, почти впиваясь ногтями в кожу на его плечах. На глазах женщины выступили слёзы, а следующий оглушительный вздох утонул в настойчиво-диком поцелуе.
Дыхание снова сбилось, и Тейна почти теряла равновесие: руки соскальзывали с плеч Джейме, да и вообще всё её тело подчинялось скорее ему - двигалось в том же бешеном темпе, оставляя женщине невыносимое удовольствие, от которого не спасали даже громкие крики.
Ничто бы не спасло, но она совсем не боялась. Может быть, и наслаждение так захватило-завораживало Тейну потому, что вместе с ним его ласки дарили неразрушимое спокойствие - ощущение, которое она ни за что не хотела бы оборвать.

Отредактировано Taena Merryweather (2015-03-24 01:21:34)

Всё, что с ней случилось после той встречи на Королевском тракте было оглушительно громыхающим развенчанием мифов и разрушением иллюзий - с того самого момента, как в Богороще, перед ликами Старых Богов, Джейме взал её за руку, чтобы помочь подняться. Кажется, тогда Тейна и вынырнула впервые из омута, в который намеренно погрузилась когда-то: нужно было не только выживать в переплетениях опасно-рискованных игр - ей нужно было выигрывать.
А потом оказалось, что она совсем больше не нужна своему лорду-мужу, да и для сына, пусть и такой ценой, добилась всего, чего желала добиться. И вот как раз, когда она получила всё для Рассела и Ортона - для себя - ничего ей уже было не нужно: хотелось только кричать, кидаться от стены к стене, разбивая руки в кровь. Это ведь она поставила точку в разрушении жизни Джейме до самого основания. Потом, когда его часами мучила лихорадка, Тейна проклинала себя за это, не понимая, почему мужчина до сих пор не задушит её. Значит, ему и вправду тогда нужно было это увидеть, и раз после этого он не дался в цепкие руки Неведомого - он ещё сильнее, чем женщина представляла себе. Но для неё этот кошмар временами был даже пострашнее расставания с семьёй.
Всё тело теперь изнывало от перемешанного с усталостью удовольствия, а всё внутри билось мелкой-мелкой дрожью, и дыхание никак не желало выравниваться. Мужчина крепко обнял её, Тейна легко прикоснулась губами к царапинам, которые она оставила на его плечах, пытаясь справиться со страстью, отголоски которой теперь обращались слезами.
Она почувствовала, что ему снова становится хуже: и потому, как её слёзы он принял за тоску, и по тому, как крепко прижимал её к себе. Тейна и в самом деле не могла не переживать из-за сына, но всё же - она думала не о нём. Да, роднее Рассела у неё никого быть не могло, но дети - дети не то, что ей было нужно сейчас, когда единственным, но бесконечно близким был Джейме. Женщина, едва-едва заметно улыбнувшись на пару мгновений, отрицательно покачала головой, быстро вытирая слёзы.
Может быть, так она хоронит себя ещё глубже - целует, проводя тыльной стороной ладони по его щеке. Но Тейна не могла позволить одиночеству и жуткому прошлому свести их с ума в этом неживом городе. Джейме было тяжелее, должно быть - не могло быть даже надежды.
Или могла быть?
Женщина не сразу поняла, что мужчина действительно попросил её не уходить.
Раньше её жизнь, наверное, и вправду была скорее иллюзорной, но там - было проще. Там любовь легко можно было перепутать с супружеским долгом, а последний воспринимать как что-то такое, само собой - уж точно не стоящее переживаний, не пахнущее неопределённостью.
Больше никто им не поможет, если они не сделают этого сами. И Тейна снова поцеловала Джейме, едва ощутимо коснулась поцарапанного плеча. Сердце билось всё ещё слишком часто, чтобы медлительность перестала напоминать пусть сладкое, но издевательство. Женщина чуть приподнялась на левой руке, правой рисуя на его груди и животе какие-то запутанные линии и спускаясь ниже. Она смотрела ему прямо в глаза и видела, как её ласки снова пробуждают в нём желание. Если с собственными страданиями она сейчас не справится, то с его - может. Может заставить его отвлечься, не думать - не сожалеть, если сожалеет. Но ей всё равно хотелось, чтобы не сожалел.
Чуть прищурившись, она оставляет на его теле дорожку лёгких и почти неуловимых поцелуев, чувствуя, как низ её живота напрягается. Страсть разгоралась новым пламенем, и теперь была ещё более мучительной: она ласкала его плоть губами и языком, заставляя напрягаться всё сильнее.
Джейме должен знать, что если ему это нужно, она не станет его отталкивать.
И не захочет.
Может себя она спасти и не сможет, но отдать его одиночеству - никогда.
Иначе Тейна вместе с ним погибнет, и тогда будущего не будет вовсе: оно станет безумием. Безумнее этой страсти и бесконечных ярких вспышек, безумнее боли, узлом сворачивающейся внизу её живота.
Прикрывая глаза, женщина с трудом сдерживает тяжёлый вздох.